СОЛИН
– Вера – главный ингредиент. Если потерять веру в *la magie*, потеряешь всё.
– Эсме Руссель, Ведьма в платье
13 сентября 1976 – Бостон
Я всегда горевала о конце вещей. Последние ноты песни, затихающие в тишине. Падение занавеса в финале спектакля. Та самая, последняя снежинка. Прощания.
Столько прощаний.
Теперь всё это кажется таким далёким, и всё же общая боль не утихает, продолжая саднить. Наверное, я перебрала сегодня вина. Или, может, на меня просто навалилось слишком много жизни, слишком много горя – слишком много шрамов. И всё же я снова и снова возвращаюсь к этим шрамам – к карте ран, что не ведёт ни вперёд, ни назад.
Я снова принесла коробку из шкафа и поставила на кровать. Она не тяжела сама по себе, но воспоминания, что хранятся внутри, имеют иную тяжесть – ту, что ложится грузом на самое сердце.
Коробка сделана из плотного серого картона, с металлическими уголками и толстым шнуром вместо ручки. Затаив дыхание, я приподнимаю крышку и отгибаю слои смятой ткани, открывая взгляду платье. С годами оно постарело – совсем как я. Рядом лежит пачка писем – большинство на французском, несколько на английском, – перевязанная лентой. Их я перечитаю позже, как часто и делаю в такие ночи, когда пустота внутри растекается вокруг, словно тень. У этого моего ритуала есть свой порядок, последовательность, которую я никогда не нарушаю. Когда столь многое вырвано с корнем, когда столько потеряно, лишь ритуалы, даже самые печальные, могут дать утешение.
Я бережно поднимаю платье и прижимаю к себе – так же нежно и крепко, как держат дитя или данное обещание. Подхожу к зеркалу, и на мгновение в нём возникает та девушка, которой я была до прихода Гитлера в Париж, – полная надежд и наивных грёз. Но миг – и её уже нет. На смену пришла женщина, которой я стала. Уставшая и одинокая. Лишённая грёз. Взгляд снова скользит к коробке, к лежащему на дне коричневому кожаному футляру, и сердце сжимается от воспоминания о том, как я впервые увидела его.
– На хранение, – сказал он, вкладывая его мне в руки в то последнее утро.
Я в сотый раз расстёгиваю молнию, проводя пальцами по черепаховой расчёске и такому же рожку для обуви, помазку и бритве. Вещи столь личные… а он отдал их мне. Снимаю гранёный флакон, освободив его от давно ослабевшей резинки, и откручиваю крышку, жадно вдыхая в надежде уловить знакомый, яркий и свежий аромат, что навсегда запечатлелся в памяти. Смесь морского бриза и цедры свежего лайма.
