Глава 1. Вилла Росетти
Я научилась смотреть на дом как на персонажа – не просто каменное тело с комнатами, а живое существо, у которого свой характер, свои капризы и свои правила. Вилла Росетти стоит на утёсе, где скалы похожи на старые зубы мира, и каждое её крыльцо, каждый балкон – это ещё одна спрятанная история. По вечерам, когда солнце сдаёт свои позиции, дом будто натягивает тяжёлую бархатную вуаль: тени лимонных деревьев удлиняются, мозаика на входе темнеет, и в щелях слышится дыхание моря. Я люблю этот звук и боюсь его одновременно – в нём столько свободы и столько угрозы, сколько помещается между приливом и отливом.
Внутри всё пахнет иначе: старой кожей книг в библиотеке, лимонной цедрой на кухне, редким табаком и мылом тех, кто входит в дом в аккуратных костюмах. Иногда мне кажется, что стены впитывают запахи людей, и, если прислушаться, можно узнать, когда в комнату заходил отец, а когда – консильере. У нас в доме каждый предмет – как документ: кресло, в котором отец принимает решения; сервиз, которым обслуживают гостей; перстень на пальце бабушки, прячущий историю, о которой ей нельзя говорить вслух.
За столом, под желтоватым светом люстры, взрослые говорят о мире так, словно он – шахматная доска. Я слушаю их, пока пытаюсь не выдать себя – не моргнуть лишний раз, не показать, что мне больно, что я устала от постоянного напряжения. Джованни говорит медленно, не допуская эмоций в голос. Он старается, чтобы каждое слово было взвешено.
– Мы не ищем войны, – говорит он, – мы лишь управляем ветром.
Я вижу, как его пальцы постукивают по столу, как по счёту, который не сбрасывают, а умножают год от года.
Бабушка сидит немного в стороне, её взгляд тяжёлый и прозрачный одновременно. Она умеет молчать так, что в этом молчании слышна целая лекция. Когда она кладёт руку мне на ладонь, её кожа – как пергамент, и я чувствую, как передаются не слова, а целые механизмы мира: выдержка, память, умение пережидать штормы.
– Помни, детка, – говорит она шёпотом, и это не просьба, это направление. – Память – это не просто даты. Это ты, когда никто не смотрит. Это твои границы.
Я думаю о границах часто. Они – как невидимые заборы: где-то мягкие, из лозы, которые можно перепрыгнуть, а где‑то – как бетон, который не ломается без криков и крови. Бабушка объясняет понятия так, будто читает мне урок жизни:
