Будильник безжалостно разорвал утреннюю тишину в 5:00. Ин-ха неохотно потянулся, нащупывая его в полумраке. Кофе – крепкий, обжигающий, словно удар током, чтобы перебить вкус вчерашнего разговора. Затем – бег. Улицы города ещё сонные, и он искал в их пустоте не просто сосредоточенность, а бегство от другого ритма жизни, того, что диктовался из небоскрёба в деловом квартале.
В семь – беглый завтрак: протеин, витамины. Ничего лишнего, особенно того, что напоминало бы о банкетах и светских раутах. В восемь – обход. Палаты, заполненные ожиданием. Он внимательно слушал, кивал, задавал короткие, точные вопросы. В глазах пациентов – надежда, и она была единственной валютой, которая его по-настоящему интересовала.
Затем – операционная. Его святилище. Безжалостный свет высвечивал каждый стерильный уголок, отбрасывая резкие тени. Тишину пронзал лишь мерный пульс приборов, отсчитывающих драгоценные мгновения. В эти моменты для Ин-ха время обращалось в ничто.
Он очень любил такие моменты. Момент полной тишины в операционной, когда оставался только он, тело пациента и та хрупкая грань, что отделяет жизнь от небытия. В эти часы Ин-ха не просто хирург. Он – часовщик, перед которым рассыпался сложнейший механизм, давая один шанс его собрать. Каждый сосуд, который мужчина сшивал, каждый нерв, который он бережно соединял – это не просто физиология. Это музыка. Симфония, которую он писал вместе с телом, лишь дирижируя.
– Скальпель, – ровным тоном, сосредоточенно произнёс Ин-ха, не поднимая головы на ассистентку.
Холодный блеск стали в его руках отзывался лёгким трепетом. Скальпель не был для Ин-ха инструментом разрушения, в его руках он становился кистью. И на холсте живого тела он не рисовал абстракции, а возвращал форму тому, что было искалечено. Он восстанавливал функции, да, но куда важнее, что он возвращал надежду. Видеть, как в глазах человека, долгие месяцы жившего в отчаянии, просыпается огонёк – это наркотин, сильнее которого ничего нет.
Выходя на перекус между операциями, жужжащий телефон напомнил о себе. Не пациент, не коллега. На экране горело «Мама».
– Да?
– Ин-ха, ты посмотрел материалы по сингапурской сделке? Отец надеется…
Тяжёлый вздох сорвался с губ мужчины, словно свинцовая гиря упала на чашу весов его терпения. Очередной вопрос о бизнесе, этой чудовищной гидре, к которой он не имел ни малейшего касательства, резанул слух. С самого детства в его душе зрело отвращение к перспективе работать на кого-то на чужой нише, а затем быть вовлечённым в грязную схватку за власть, в которой он всем сердцем не желал участвовать.
