Бушующее море билось о скалы, разбрызгивая серую пену. Темные, почти черные тучи заволокли небо, сквозь которые местами пробивались солнечные, холодные лучи. На краю скалы, у самого обрыва, стоял человек, волосы которого развевал порывистый, пробирающий до самых костей ветер и задиристо играл с краями рубашки. Человеческое лицо было обращено к небу, будто искало спасения.
– Ты… очень красиво написала эту картину, – с восхищением проговорил Натан. Он аккуратно касался высохших мазков кончиками пальцев. Местами краска еще не схватилась, и парень рисковал где-нибудь да оставить свой отпечаток. – У тебя определенно талант.
– И что с того? – Мия держала в измазанной красками руке кисть, накладывая мазки на новый холст. Он был только-только начат. От ее коротких и точных движений материал холста слегка прогибался под ворсом кисточки. – Родители все равно не понимают моего увлечения, – усмехнулась она. – Ты ведь знаешь, как они относятся к этому: «Лучше бы ты училась вместо этих бесполезных картин», – голос она сделала неприятным, как делают обычно, когда передразнивают. – Отец хочет сделать из меня юриста, и я не могу этому сопротивляться…
Голова Мии слегка склонилась вбок. Она сосредоточенно смотрела на получавшиеся каракули, из которых потом сотворит шедевр.
– Когда мы были в галерее вчера, и ты вернулась поздно… – осторожно начал друг. Он снова повернулся к мрачной картине с морем. – Он ругал тебя?
Парень чувствовал вину, когда проговаривал это. Будто он подверг подругу опасности.
Мия отложила кисть, чем приковала внимание Натана к себе, и, повернувшись спиной к нему, задрала футболку и оголила спину. На бледной коже виднелись две фиолетово-синие полосы, по краям которых еще виднелись розоватые пятна.
– Ремень, – проговорила девушка и опустила футболку. Она повернулась к мольберту, но в глаза другу не посмотрела и, как ни в чем не бывало, продолжила делать свою работу.
– Почему ты не идешь в полицию? – внутри Натан чувствовал бессилие, смешанное со злостью и непониманием. Бессилие, потому что помочь девушке он ничем не мог, даже если бы вмешался, – то только усугубил бы ситуацию; злость – потому что отец подруги – редкостная сволочь, раз позволяет себе поднимать руку на собственную дочь; а непонимание – потому что на месте Мии он давно бы уже посадил этого мерзавца гнить за решетку.
