Александр Андреевич на правах хозяина кивнул Стасяну, и тот расторопно сорвал крышку с запотевшей бутылки. Санкционный «Абсолют» поочередно заполнил придвинутые рюмки. Мужчины с молчаливым уважением следили за тем, как покрывался матовой росой прозрачный хрусталь, и мутноватое предвкушение растекалось по их разомлевшим в сауне внутренностям.
– Ну, за православный Хеловин! – Александр Андреевич подцепил двумя толстыми короткими пальцами рюмку и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя обжигающий холод. Трое собутыльников последовали его примеру. Четвертый же, относительно молодой, низко свесивший взъерошенную голову, очевидно, пропускал раунд.
– Во, дочка из Ирландии шлет. – Витёк разблокировал лежавший на скатерти смартфон и перелистнул пару фотографий в галерее. Мужики из вежливости, но без особого интереса покосились на мелькнувшие оранжевые тыквы.
– Надо бы Толика еще помянуть, – подал голос Фёдор, – тридцать лет как-никак прошло.
– А ведь верно, – Александр Андреевич крепко задумался, нахмурив мясистый розовый лоб, – ровно тридцать. День в день. Это по сколько нам тогда было?
Повисла долгая невеселая пауза.
Александр Андреевич, носивший в лихие девяностые погремуху Домкрат за сотню отжиманий с хлопком в минуту, теперь сильно раздался вширь. В размахе его плеч с синими восьмиугольными звездами еще чувствовалась былая медвежья сила, но грузный живот, отечные щеки и сетка красных сосудов на приплюснутом носу выдавали несомненный ущерб, нанесенный ему жизнью. Однако эта же жизнь наделила его маленькие, почти поросячьи, глазки, умевшие проницательно смотреть из-под нависших век, каким-то особенным злобным умом, напрочь отбивающим у собеседника всякое желание проверять его в действии.
– Ну, что ж, помянем, – Александр Андреевич поднял наполненную до краев рюмку и смерил угрюмым взглядом ее содержимое, – хоть и дорого он нам стоил.
Четверо мужчин опрокинули в себя холодную водку.
– Принципиальный был солдат. – Александр Андреевич обращался в основном к Витьку. – По его милости тогда с Заводскими война началась, еле отбились. И денег потеряли немеряно.
– И ладно б своих только. – Фёдор махнул узкой ладонью с набитыми перстнями. Отсидевший в общей совокупности более половины своей жизни, Фёдор выглядел поджарым жилистым бородачом. Его испещренное наколками тело могло красноречиво поведать о каждой из его многочисленных ходок, о сломанной с малолетства судьбе и о пронесенных через тернии идеалах. С Саней-Домкратом его связывали самые опасные и кровавые годы совместного пути к успеху, и Федей-Токарем его звали не за трудовые подвиги у станка, а за приверженность пистолету ТТ с самодельным глушителем.
