Нина
– Здравствуй, моя дорогая.
Самир.
Его голос, низкий и бархатный, легко преодолел гнетущую тишину ночного леса, и от этого звука по коже побежали мурашки, а в животе что-то сжалось в холодный узел. Он был воплощённым кошмаром, ожившим из моих самых страшных снов. Его идеально сидящий костюм казался одновременно абсолютно чужеродным на фоне этого искажённого, больного пейзажа и в то же время – единственно уместной его деталью, словно специально созданной для этого проклятого места. Он был тёмным сердцем этого леса, его безраздельным хозяином и мрачной душой.
– Как же чудесно наконец встретиться с тобой лицом к лицу, Нина.
Я изо всех сил старалась не заплакать, не закричать во весь голос, не развернуться и не броситься бежать прочь, куда глаза глядят. Мне хотелось сделать всё это разом, немедленно. Колено пульсировало нестерпимой болью, всё тело ныло от усталости и многочисленных ушибов, полученных за эту бесконечную ночь. Бегство было бы абсолютно бессмысленным – я это понимала.
Самир стоял передо мной, не двигаясь с места, и лунный свет холодными серебристыми бликами скользил по его маске – гладкой, без единой черты, отлитой из чёрного металла, похожего на обсидиан. Казалось, он великодушно предоставлял мне право самой решать, как поступить, спокойно наслаждаясь моей немой внутренней борьбой.
Я могла попытаться бежать, хотя понимала, что далеко не убегу. Могла рыдать навзрыд или жалобно умолять о пощаде. Могла рухнуть на колени и молить о пощаде. Но ни один из этих вариантов не казался верным, правильным, отчего внутри всё будто застыло и оборвалось, словно я оказалась в вакууме. Я не могла ничего противопоставить тому, что Самир задумал сделать со мной. У меня не было абсолютно ничего – ни надежды на спасение, ни физической силы, ни тайных знаний, которыми можно было бы поторговаться, чтобы купить себе жизнь. Оставалось лишь одно-единственное, последнее, за что я могла ухватиться в отчаянии.
У меня оставалось только моё упрямство.
Итак, я подняла голову повыше, расправила плечи и постаралась выглядеть храброй, несломленной. Не потому, что действительно чувствовала себя таковой – внутри я дрожала, как осиновый лист, – а потому, что иного выбора у меня просто не оставалось.
Самир тихо рассмеялся, и этот звук, мягкий и смертельно опасный одновременно, легко донёсся до меня сквозь ночную тишину. Он медленно, не спеша, будто у него было всё время мира, направился ко мне размеренным шагом. Его шаги были длинными и плавными, будто он неспешно прогуливался по ухоженному парку в воскресный день. Одну руку он заложил за спину, отчего всё его движение обрело театральную, почти издевательскую утончённость. Он намеренно давал мне шанс дрогнуть первой, отступить, побежать прочь. Он видел мою ставку в этой игре и хладнокровно повышал её, бросая прямой вызов моей слабой решимости.
