1
Я жил однажды под луной —
Мальчишка, юноша, мужчина, —
Влеком любовию земной,
Но с лет младых и до кончины
Любим поэзией одной.
Она была мне и жена,
И дух бесплотный серафима:
То чудодейственно нежна,
Как поцелуй, то нестерпима,
Как скука, страсти лишена.
Она и мать моя была,
И дочь: то ласково-покорна,
То непреклонна и бела
В ожесточенье непритворном,
Мечты сжигающем дотла.
Она была и верный друг,
И враг, верней любой науки:
То жадно ищущая рук
Касаний пламенных, то руки
Искусно вяжущая вдруг.
Она была мне и война,
И мир: то зла на пересуды,
То неожиданно смирна
И водружающая всюду
Добросердечья знамена.
Она, поэзия моя,
Была лекарство и отрава.
Их для бессрочного питья
Перемешал Творец на славу
В одном сосуде бытия.
Но всякой жажде – срок земной:
Я всё испил и стал испитым.
И нет поэзии со мной —
Она ушла к иным пиитам,
Живущим ею под луной.
2
Я жил? О нет! Живу доселе:
В людских сердцах навек осели
Глаголы, свившие словесность
И не познавшие безвестность.
Язык мой жив, хоть немотою
Давно я скован за чертою
Мирских страданий и утех.
Однако нем я не для всех.
Тебе глашу: я счастлив, где бы
Ни обитал по воле Неба!
За поколеньем поколенье
Хранит от сора и забвенья
Мой путь до точки невозврата,
Глупцу, невежде и собрату
По интеллекту и перу
Гласящий: весь я не умру.
Сбылось пророчество: я вечен
И почитаньем обеспечен;
Тропа ко мне не зарастает…
Хоть так отличен от Христа я!
Собрат ли ты, глупец иль неуч,
Не почитай теперь за мелочь
Сей необычный разговор:
Он – откровение, не сор.
И в горней мучимый глуши.
И счастлив я, и слёзы лью.
Как совесть – сущим подлецам.
Казнить – не миловать. А память
И с каждым днём сильнее жжёт.
