– Наконец-то ты очнулся!
Где-то я уже слышал эти слова. Они словно пробуждают что-то внутри меня. Никак не могу понять, что именно. Мелькают смутные образы – связанный светловолосый воин, телега какая-то. Странная телега. Не делают здесь таких. И горы. Не скалы во фьордах, к которым я привык, а горы с заснеженными вершинами. И нас куда-то везут.
Оглядываю людей, собравшихся перед ложем. Две женщины и пять мужчин разного возраста. Одеты странно. Умом я понимаю, что одежда их вполне обыденна, но где-то внутри живёт твёрдое убеждение, что они одеты именно странно. «В дурацком», – всплывает в голове определение их одежды, – «они одеты в дурацкое». Почему? На женщинах нормальные домотканые платья, скреплённые на плечах большими фибулами[1]. Головы подвязаны платками. На мужчинах портки и длинные рубахи. Подпоясаны и рукава завязаны. Нормально одеты, в общем, а это «в дурацком» не уходит.
Обвожу взглядом помещение. Длинное и узкое. Низкий закопчённый потолок. Я лежу на широкой лежанке у бревенчатой потемневшей от времён стены. На стене висит мой меч. «Каролинг», всплывает еще одно непонятное слово в голове. Я укрыт меховым одеялом, или шкурой какой-то. Щупаю под собой – ткань. Значит, лежу на простыне. Поворачиваю голову— с противоположной от стены стороны мою лежанку отгораживает доска, примерно в локоть шириной. Чтобы во сне на пол не навернулся, видимо. А, может, чтобы не дуло.
Снова перевожу взгляд на собравшихся:
– Что случилось? – спрашиваю и ощущаю, как шершавый язык с трудом ворочается в пересохшем рту, – Дайте пить!
Одна из женщин убегает и быстро возвращается с кружкой. Набираю полный рот прохладной воды, и какое-то время не проглатываю. Жду, пока смочится слизистая. Какая ещё «слизистая»? Что это такое? Глотаю.
– Ты был на охоте, ярл[2], – отвечает один из мужчин. Его борода густо побита сединой. Гудмунд, – вспоминаю я, Гудмунд – кормчий. Он водит мой драккар уже пять лет и ни разу не посадил его на мель или упустил ветер. От него никто не мог уйти, если гнались мы и никто не мог догнать, если гнались за нами. Впрочем, последнее уже было редкостью. Хотя назревал тут один нехороший момент…
– Мы охотились на вепря, – продолжает Гудмунд. – ты взял его на копьё, а он тебя об дерево ринул. Головой.
Рассказы никогда не были сильной стороной Гудмунда. Для кормчего это плохо. Оттого и не уживался он в других местах, пока к моему хирду не прибился. Много у меня тут таких, странных.
