ПРОЛОГ ПОСЛЕДНИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ
Воздух в лаборатории был стерилен и холоден, как в склепе. Он выжег все запахи, оставив лишь сладковатый привкус озона и тихое гудение серверов, похожее на механическое дыхание спящего дракона. Доктор Виктор Лоран не спал трое суток. Семьдесят два часа беспрерывного кода, дрожащих кривых на экранах и титанического усилия воли, чтобы сохранить хрупкую нить мысли.
Его лаборатория, вырубленная в толще швейцарской горы, была храмом одиночества. Свинцовые стены защищали не от внешнего мира, а от его главного загрязнителя – случайного, хаотического мыслительного шума. Здесь, в этой тишине, можно было услышать шепот вселенной.
На гигантской панели, занимавшей всю стену, пульсировали светящиеся узоры. Это были не просто данные. Это была санкционированная исповедь тысячи душ. Энцефалограммы нобелевских лауреатов и серийных неудачников, биржевых титанов и затворников, чьи жизни разбились о собственные страхи. Сорок лет он собирал эти карты внутренних миров, эти штормовые фронты нейронных бурь и штили депрессий.
Виктор провел ладонью по лицу, и кожа показалась ему чужой, бумажной. Перед ним, на отдельном экране, застыли два паттерна. Слева – мозговая активность Элиас Торвальд, женщины, которая, имея за душой лишь старый долг и диплом провинциального колледжа, за пять лет построила империю на переработке пластика. Ее энцефалограмма в момент принятия ключевого решения напоминала взрыв сверхновой – ослепительно белый, гармоничный вихрь, исходящий из лобных долей и синхронно охватывающий все центры мозга, от логических до эмоциональных. Это была симфония.
Справа – мозг Мартина Шоу. Талантливейший физик, пророчивший ему Эйнштейн, за неделю до защиты диссертации покончил с собой. Запись его мозга за сутки до трагедии была хаотичным, рваным пятном. Темные, бездонные провалы депрессивных фаз, сменяемые острыми, ядовитыми иглами панических атак. Но что самое главное – между этими состояниями были микроскопические, секундные всплески той самой «симфонии», точь-в-точь как у Элиас. Слабые, задавленные, но они были. Мозг знал путь к спасению, но не смог им воспользоваться.
Лоран откинулся в кресле, и старый кожаный чехол жалобно хрустнул. Он закрыл глаза, но не чтобы отдохнуть, а чтобы увидеть то, что скрывалось за сырыми данными. Перед ним проплывали лица. Тысячи лиц. Успешные и сломленные. Во всех их историях, во всех поворотных моментах их судеб он искал тот самый алгоритм, общий знаменатель, скрытый ключ.
