Лежа в кровати, я смотрел в потолок и размышлял о разном. Команда «Подъем» еще не прозвучала, но наряд уже во всю занимался своими делами. Дневальные по парку и КПП уже встали, быстренько сбегали умыться и сейчас одеваются, чтобы убыть на служебные места, пока рота не поднялась и не началась давка в туалете и умывальнике.
Я в свою очередь думал, чем же мне запомнится армия, что я буду вспоминать чаще всего? Своих новых товарищей? Старшину? Комбата? Это, конечно, да, но первое, что мне сразу пришло на ум, так это крохотные армейские радости. Скажу я кому не служившему, как я с пацанами на курсе молодого бойца на несколько человек делил одну крохотную карамельку, и мне тогда было так вкусно, что даже словами не описать, разве он поймет меня? Или ту радость, когда тебе на все том же КМБ перепадет лишний кусок сливочного масла? А та радость, когда по команде «Рота, отбой» ты ложишься спать и тебя до утра никто не тревожит, ты прямо спишь, спишь. Да, услышав подобное, гражданский человек лишь пальцем у виска покрутит, мол, дурак, что ли?
Еще запах казармы, его я точно никогда не забуду. Мастика вперемешку с гуталином, табачным дымом и горячим кофе, что пьют дежурные по утрам. Все это разлетается по казарме и как-то бодрит. Эх, жизнь-то налаживается, деды почти все ушли, а те, что остались, теперь не у дел, у них свои заботы и дела, все же они эволюционировали в дембелей и отсчитывают последние дни пребывания на территории части.
С того дня, как я получил лычки на свои погоны, прошел месяц, и он был не так-то прост. Как там говорил дядюшка Бен Питеру Паркеру: «Большая сила – это большая ответственность». Так вот, две моих лычки – это большая сила, а ответственность она на меня накладывает еще большую. Первое, с чем я столкнулся после непродолжительной радости, так это с нашими старшими товарищами. Большинству на мое звание было, как бы это сказать, до фонаря, но некоторых очень уж задело. Сначала золотая бляха, а теперь еще и лычки, у некоторых ни того, ни другого не было, и это их сильно раздражало. Меня начали провоцировать, мол, «Ну что, товарищ младший сержант, строить нас сейчас будешь?» На мои просьбы демонстративно игнорировали, и больше всех это, конечно же, делал Кельм, который был самой большой занозой в моей заднице с первых дней в этой части. Точнее, с того дня, как я обзавелся золотой бляхой.
