Сегодня я убью своего отца.
Нельзя сказать, что мысль эта была для Андрея новой, что он только что сформулировал ее. Скорее наоборот: он давно ее вынашивал или, лучше сказать, она в нем жила, потому что вынашивал – значит согревал, обдумывал план действий и заботился о его исполнении, а ведь на самом деле никакого плана не было – он не знал, как это точно произойдет, чем сделает это. И мысль эта просто жила в нем сама по себе, и когда он ее произнес, то есть достал откуда-то из глубины и показал самому себе, это была очень знакомая и простая вещь, которая не вызвала восторга, удивления или трепета. Она пробудила в нем не больше чувств, чем программа телепередач, которую он видел каждый день на журнальном столике общей гостиной в «Лесной сказке», где собирались старики и где он провел последние три года.
Единственное, что он ощутил в тот момент, да и то мгновением позже, после того как обозначил свое намерение, – это презрительное отвращение, но даже не к жертве, не к самому факту ее убийства, а к ее существованию. Такое отвращение испытывает, пожалуй, дезинсектор к тараканам, когда они хрустят под резиновой подошвой новехоньких ботинок, которые ему только что выдало начальство. Он уже считал их своими и даже планировал прогуляться в них вечерком (нужно будет только прикрыть брючиной шеврон на голенище с названием фирмы) и очаровать их блеском какую-нибудь девицу, но теперь вынужден ступать по ковру из насекомых, растаптывая вместе с ними и свои грандиозные планы.
Комната Андрея находилась на четырнадцатом этаже гостиницы «Иртыш». Самая дешевая, которую предлагали почти за бесценок из-за ее потолка, потому что с него свисал прямо по центру прямоугольный беленый короб, занимающий две трети всего пространства. Так что, входя, постояльцы попадали в узкий коридор и могли обойти комнату только по периметру. Кровать стояла ровно под коробом, но надо отдать должное смекалке работников гостиницы, которые подпилили ее ножки так, что на нее можно было вкатиться боком и вполне комфортно переворачиваться во сне. Был, правда, еще один нюанс, о котором умалчивали и горничные, и портье, и метрдотель. За коробом был спрятан двигатель служебного лифта. Это становилось ясно, когда постояльцы, попавшиеся на удочку собственной скупости, обнаруживали его нестерпимый гул.
