1992 г.
Милорад, или несвободный Рад
– Милорад Александрович, садитесь в машину, – проговорил водитель, поместив мотоцикл в «Лэнд Крузер».
Это старинное имя, доставшееся Раду от деда, отпечаталось на нем, будто клеймо.
– Просто Рад, – буркнул он, забравшись на сиденье и хлопнув дверью.
Марина Харитоновна, сидевшая рядом, улыбнулась:
– Не обижайся на Игоря.
– Эт верно, Рад Александрович, я пошутил, – с ухмылкой ответил водитель, глядя в зеркало.
Рад слабо кивнул. Марина и Игорь – два человека, которые знают его почти с детства. Оба счастливы его возвращению.
«А отца, как всегда, нет рядом», – парень мысленно выругался.
Вчера он вернулся из Шотландии, а сегодня снова в путь.
Годы его отсутствия не прошли даром для экономки – Марина Харитоновна заметно поседела. Несколько прядей выбились из строгого пучка, и она привычным жестом, отточенным за десятилетия, убрала их за ухо. В мочках сверкнули знакомые серьги – золотые, советские, с гранатами. «583-я проба». – Рад помнил такие детали, как и то, что Марина Харитоновна терпеть не могла современные украшения, те казались ей… ненастоящими, без души. Хотя в ее шкатулке хранились подарки отца – дорогие безделушки именитых брендов, привезенные то к восьмому марта, то ко дню рождения. «Уйди она на пенсию да продай эти побрякушки – хватило бы до конца дней, да еще и осталось бы».
– Пристегните ремни, – вежливо попросил Игорь.
Это был широкоплечий мужчина в строгом темно-синем костюме, при галстуке. С ежиком серебристых волос, глубоко посаженными водянисто-серыми глазами; почти бесцветные брови перечеркивали неровные тонкие шрамы, а некогда сломанный нос напоминал орлиный клюв. Брутальный, молчаливый, но неизменно вежливый дядька. Особенно с экономкой.
Экономка смерила подопечного строгим взглядом зеленых глаз – тем самым, от которого когда-то замирали непослушные ученики. Поджатые губы, приподнятый подбородок – все в ее позе говорило, что спорить бесполезно. С женщиной, преподававшей полжизни, не поспоришь.
Рад щелкнул ремнем безопасности и откинулся на спинку сиденья. Машина плавно тронулась. Под колесами затрещал гравий.
Парень закрыл глаза, вспоминая Ландыши. В этой деревне он не был с того рокового дня, когда не стало мамы.
В памяти всплыл крепкий двухэтажный дом Марины Харитоновны, сложенный из темного бруса, где они с матерью обычно отдыхали летом. Алевтина терпеть не могла многолюдные заграничные курорты, в отличие от обожавшего средиземноморские пляжи отца с его извечным: «Ну когда же вы наконец развлечетесь?»
