<Пролог>
Поместье Вересовых. Несколько лет назад.
Ночь встала над старым домом тяжёлым сводом, будто чернила разлились по небу. В окнах не горел свет – только редкие всполохи молний вырывали из темноты очертания крыши и каменных башенок. Казалось, само время в этих стенах застыло, как застарелая паутина в углу.
Елизавета сидела в гостиной перед большим зеркалом. Лампа на столике дрожала слабым пламенем, и её лицо отражалось то ясно, то размыто – будто само стекло пыталось скрыть её от самой себя. Бледная, с тёмными кругами под глазами, она вслушивалась в тишину.
Но тишина здесь никогда не была пустой. В ней что-то пряталось: шаги, шорохи, вздохи за стенами. Елизавета знала: стоит прислушаться сильнее – и услышишь.
– Александр… – позвала она, но голос её прозвучал глухо, как будто стены не пустили его наружу.
Её муж где-то в доме. Он всегда где-то рядом, но никогда не спешит на её зов. Последние недели он говорил странные вещи: о вечной жизни, о «возвращении», о картине, которую должен закончить один художник. Елизавета не понимала, но чувствовала – в этих словах есть яд.
Зеркало дрогнуло.
Она вздрогнула, отшатнулась, но взгляд невольно вернулся. Там, за её отражением, словно проступала ещё одна фигура. Не сразу понятно – человеческая ли. Тёмная, вытянутая, с пустыми глазницами и костлявой рукой, что тянулась к её плечу.
– Нет… нет! – Елизавета закрыла лицо ладонями.
Но в тот же миг лампа погасла, и в комнате осталась только ночь.
Она услышала дыхание за спиной.
Медленное, тягучее, как шипение угасающего огня. Она не решалась повернуться, лишь смотрела в зеркало – и там фигура уже стояла рядом. Череп с разинутым ртом, из которого исходил тихий рык, и тень пальцев на её плече.
Елизавета закричала.
Её крик разнёсся по пустым коридорам и заглох в каменных сводах. В эту же секунду зеркало треснуло, и вместе с осколками что-то рванулось наружу.
Когда в гостиную вошёл Александр, она уже лежала на полу, широко раскрытыми глазами глядя в потолок. Уголки её губ были искривлены, будто в беззвучном крике.
Муж наклонился, провёл пальцами по её холодной щеке – и едва заметно улыбнулся.
В треснувшем зеркале, в самом тёмном осколке, что валялся у ног, ещё мигало отражение – фигура с пустыми глазницами и костлявой рукой, всё ещё лежащей на плече Елизаветы.
