Кузница Ратибора была сердцем деревни, и билось это сердце в ритме его молота. Грохот металла о металл был первой песней, которую слышали жители с рассветом, и последней, что убаюкивала их с наступлением сумерек. Внутри, в полумраке, полном летучих искр и тяжелого запаха угля и пота, царил Ратибор. Он был не просто человеком; он был частью этого места, его живым духом.
Могучие плечи, покрытые блестящей от жара испариной и сажей, вздымались и опускались с размеренной силой зверя. Каждая мышца на его спине и руках перекатывалась под кожей, живя своей собственной, напряженной жизнью. Он не замечал ничего, кроме раскаленного добела куска железа, покорно лежащего на наковальне. Для него это было не просто работой. Это был обряд. Вся ярость, весь невыпущенный пар, все желания, что кипели в его молодой крови, он вкладывал в каждый удар. Молот был продолжением его руки, а наковальня – алтарем, на котором он приносил в жертву свою неукротимую силу.
Когда он на мгновение остановился, чтобы перехватить рукоять, в дверном проеме нарисовалась коренастая фигура. Старый дружинник Свят, с лицом, изрезанным шрамами и хитро прищуренными глазами, прислонился к косяку, скрестив руки на груди. Он молчал, наблюдая, как Ратибор, схватив клещами клинок, вновь окунает его в ревущее пламя горна.
«Велеса мне в свидетели, ты не просто железо гнешь, ты ему душу вбиваешь», – хрипло произнес Свят, когда Ратибор повернулся к нему. Капли пота стекали по груди кузнеца, теряясь в густых темных волосах.
Ратибор отер лоб тыльной стороной предплечья, оставив на коже черный след. Его дыхание было тяжелым, как удары молота.
«Душу вкладывает тот, кто этим в бою машет», – бросил он, не отрывая взгляда от горна. «Мое дело – дать ему тело. Крепкое, острое, без изъяна».
Свят усмехнулся, сделал шаг внутрь. Жар тут же обдал его, заставив поморщиться. «Именно за этим я и пришел. За телом. За мечом, что не подведет, когда печенег захочет мои кишки на свой аркан намотать. Но я смотрю, Ратибор, ты не только железо калишь. Ты и себя калишь, да так, что скоро звенеть будешь».
Ратибор выхватил клинок. Металл светился яростным, почти белым светом. Новый град ударов обрушился на наковальню – звонких, точных, яростных.
«Я делаю свою работу, Свят. Больше мне ничего не надо».
