Некоторым кажется, что побег – это нечто стремительное, словно поезд, уносящий тебя в ночь под аккомпанемент стука колес и биение собственного сердца, полного предвкушения. Мой побег оказался медленным, туманным и невероятно тихим. Он был с запахом сырой хвои, остывшего камня и тем сладковатым, почти незаметным ароматом увядания, который висел в воздухе Блэквуда, как призрачный шлейф духов давно умершей дамы.
Я стояла на перроне, вцепившись в ручку своего единственного чемодана, и вдыхала этот странный коктейль, чувствуя, как он заполняет мои легкие, просачивается в кровь. Я приехала сюда за свободой. От предсказуемости своей старой жизни, от бесконечных вопросов «кем ты станешь?», от собственного отражения в зеркале, которое, как мне казалось, знало меня куда лучше, чем я сама. Университет, биология, новая среда – вот мой спасательный круг, брошенный в бурное море собственной неуверенности. Но чем глубже я дышала этим воздухом, тем сильнее становилось щемящее, иррациональное чувство, что я не просто сбежала, а вернулась. Вернулась домой, в место, о котором не имела никакой памяти.
Автобус до общежития петлял по узким, вымощенным булыжником улочкам, и Блэквуд медленно раскрывался передо мной, словно старинная книга с пожелтевшими страницами. Это была картинка с открытки, но слегка подпорченная временем и влагой. Фахверковые дома теснились друг к другу, их темные деревянные балки были похожи на скелеты исполинских существ, а белая штукатурка между ними местами осыпалась, обнажая кирпич. Кривые, почти игрушечные витрины булочных и антикварных лавок подмигивали мне тусклым светом сквозь запотевшие стекла. Фонари, уже зажженные в сгущающихся сумерках, отбрасывали на мостовую неясные, расплывчатые ореолы, которые сливались с надвигающимся туманом.
И повсюду, куда ни падал взгляд, был он – лес. Он начинался сразу за последними домами, огромный, молчаливый, величественный. Не просто скопление деревьев, а живой, дышащий массив, стена из темно-зеленых елей и сосен, уходившая ввысь и вдаль, туда, где холмы сливались с низким свинцовым небом. Он не просто окружал город – он обнимал его, держал в крепких, покрытых мхом объятиях, и от этого союза веяло не уютом, а древней, непознанной силой.
Мое общежитие оказалось уродливой бетонной коробкой на самой окраине кампуса, язвой на теле старинного города. Но моя комната, к счастью, смотрела окнами не на другую такую же коробку, а прямо на ту самую стену леса. Я бросила чемодан посреди почти голой комнаты и подошла к окну, прижав ладони к холодному стеклу. Сумерки сгущались, превращая лес в единую темную массу, в бархатный мрак, из которого доносились лишь невнятные звуки – крик невидимой птицы, шелест листьев, подхваченный ветром, который я чувствовала, но не слышала.
