«Идиотов и тупоумных, говорят, много в Вилюйском округе, преимущественно в Средневилюйском улусе, где условия жизни особенно тяжелы; вообще процент их не больше, чем среди русских. Зато много якутов страдают нервными болезнями, временным умопомешательством, кликушеством, судорогами. На севере нет почти ни одной женщины, которая хоть в слабой степени не была бы ёмюрях (то же эмиряк). Болезнь эта – нечто вроде тика, выражается в неудержимой склонности к подражанию всему поразившему, испугавшему или неожиданному. Слабая ее степень состоит в невольном подражании услышанным звукам или выкрикивании названия предмета, взволновавшего больного. Одержимых этой болезнью в более высокой степени можно путем постепенного раздражения довести до полузабытья, в котором они совершенно перестают владеть собой и проделывают все, что им укажут… Якуты часто устраивают себе даровые зрелища таких вынужденных кривляний. Испуганный нечаянно ёмюрях бросается иногда с ножом или топором на причину испуга. Отсюда пословица: «Всполошенный (ёмюрях) бьет, как олень».
Другая, тоже распространенная нервная болезнь – манриер, похожа на кликушество. Она проявляется периодически, а иногда вызывается в виде отдельных припадков сильными душевными или физическими страданиями. Больной воет, кричит, причитает, рассказывает небылицы, причем часто его ломает, сводит, бросает из угла в угол, пока, истощившись, он не уснет. Болезни этой подвержены и девушки, но чаще всего женщины, особенно страдающие женскими болезнями после замужества или после несчастных родов; подвержены ей и мужчины, но редко»1.
Сергей Иванович устало закрыл глаза, пытаясь справиться с нахлынувшей усталостью. Всё происходящее казалось каким-то нелепым сном, абсурдным фарсом: разве в наш просвещенный век может быть что-то подобное? Так подумал бы он ещё по дороге в этот богом забытый Колымский край. Но буквально несколько дней назад сам стал свидетелем этой бесовщины…
Вот кстати и показания свидетелей одного из таких представлений лежат у него на столе:
«из соседнего балагана раздались какие-то ужасающие звуки, от которых холод пробежал по всему телу. Они росли, увеличивались, они шли, так сказать, crescendo, усиливаясь в высоте и темпе до такой степени, что казалось, что у поющей вот-вот разорвется от них грудь. Казалось, силы ее оставили, дыхание истощилось, и вот сейчас услышу последний потрясающий звук. Не переводя дыхания до последней возможности, она вдруг закашляется продолжительным надрывающим кашлем и снова голосит… Сила этого ужасного пения разрасталась, темп становился все быстрее. Не в силах преодолеть своего страха, я бросился на голос и глазам моим представилась потрясающая картина. На низких нарах сидела молодая женщина с распущенными по плечам и ниспадающими в беспорядке на грудь длинными волосами и, придерживая руками голову, как маятник быстро раскачивала все свое конвульсивно вздрагивающее тело, то из стороны в сторону, то взад и вперед. Она была вся в поту, ее грудь ходила ходуном, глаза неестественно блуждали, сильно расширенные зрачки горели каким-то сухим блеском. Порой она отнимала руки от головы и ожесточенно рвала свою одежду, порой прекращала пение, но только для того, чтобы дико захохотать или разразиться истерическим плачем».
