Смеркалось. День закатывался за пруд с утками. Пономарь зевнул, почесал пегую бороду, направился к колокольне.
–Не трезвонь аки окаянный, Никитка, – сказал ему вслед помазанный батюшка Варфоломей. – Звони душевно, мягко, малиново. Чтоб душу гладило, а не терзало.
Звонарь что-то пробурчал в ответ, скрылся во тьме винтовой лестницы деревянной колокольни. Вскоре ожил бронзовый трехпудовый кампан, да так, что, казалось, зазвенели листья на деревьях по всей округе.
Варфоломей сплюнул, перекрестился.
–Вот ведь, неуемный. Говори – не говори, аки пареной репой об лоб, не прошибешь. Хотя…Громкий глас Богу слышен, а Никитке есть надобность, как он думает, до него достучаться. Токмо не там ищет, в себе наперво ему надобно разобраться, себя простить. Эх, горе нетленное. Вроде, как и не виновен, а виновен. Какой год душу свою терзает.
Тяжело вздохнув, помазанный направился в прицерковный сад, взращенный его собственными руками. Каких только цветов здесь не было: простые незабудки с ромашками, диковинные бархатники хвостатые, желтые лилейники, аквилегии, адонисовы ушки…Широколистные вьюны и плющи обвивали две арки из ореховых прутьев, создавали атмосферу райского сада. Особенно гордился батюшка Варфоломей лавандой и тюркскими дульбашами, покрывавшие сиреневым ковром весь сад. Их привезли ему в дар гости из самого Константинополя-Царьграда.
Раньше ухаживать за садом ему помогала попадья Марфа, но уже как два лета тому назад она преставилась от горячки, случившейся с ней вроде как от вести, что печенеги вновь собирают огромное войско и вскоре двинутся на Русь. Теперь «ублажать» водой и куриным пометом растения помогали пономарь Никита, добровольно прибившийся к церкви «малой» Святой Софии на Зеленой Горке, да два полуслепых дьячка. Церковь была поставлена великим Ярославом Владимировичем в киевском предместье одновременно с собором Святой Софии в Киеве. Имела форму главного «родительского» храма, но гораздо меньших размеров. Колокольня же при церкви, тоже каменная, не устояла, рухнула. И не от вражеских рук, а от «земного движения» – поставили ее на краю крутого оврага. Однажды, после сильного «ливневого потопа», съехала она вместе с пластом земли к речке, да там вся и рассыпалась. Новую колокольню уже соорудили из дерева, приладили трехпудовый медно-оловянный язык, подаренный безудельным князем Позвиздом Владимировичем. С тех пор колокол, стараниями пономаря Никиты Кота, и заливал окрестности своим сочным звоном.
