Дорогой мой читатель, или, если угодно, соучастник!
Перед тобой – не просто книга набитая рассказами. Это своего рода лабораторный журнал безумного алхимика, который вместо философского камня пытался синтезировать нечто куда более ценное: настроение. Да-да, то самое, что пахнет старыми книгами, внезапными дождями и кофе в три часа ночи.
Я, если честно, сам не совсем уверен, что у меня вышло. Получился этакий коктейль из чернил и безумия, пародий стиля мастеров мировой литературы, где каждая история – попытка примерить чужой голос, как перчатку. Одни сидят впору, другие болтаются, третьи вдруг начинают шептать собственные тайны. Я прошелся по лезвию бритвы между болезненной гениальностью доноров и ересью их адептов, и, признаться, немного измазался. Но так ведь интереснее, правда?
Все персонажи и события здесь – чистейшей воды вымысел, даже если порой кажется, будто ты уже где-то видел этот переулок или слышал этот смех. Совпадения? Случайны, как падение кота с седьмого этажа прямо в тарелку оливье. Догмы? Синтетические, как искусственная ёлка.
О да, кое-где придется прищуриться и сделать вид, что тебе уже есть восемнадцать.
18+
Извини заранее – без некоторых сцен история теряла бы вкус, как суп без соли.
Так что открой эту дверь. Вдохни поглубже. И помни: самое страшное, что может случиться – это то, что ты получишь удовольствие. В путь!
Самолет швыряло из стороны в сторону, будто он был не железной птицей, а скорлупкой в супе из облаков. За иллюминатором плыла бесконечная белая вата, и мне уже казалось, что мы не летим в Италию, а просто застряли в каком-то лимбе для транзитных пассажиров, обреченных вечно слушать гул двигателей и тихие вздохи Ани. Аня – рыжая, с рассыпанными по переносице и щекам веснушками, будто кто-то щедрой рукой тряхнул над ней кисть с золотой краской. И глаза… Глаза цвета бледного ноябрьского неба, ясные и немного отстраненные, будто она всегда видела что-то помимо очевидного – душу вещей, их тихую, скрытую от всех жизнь. Она прижалась лбом к холодному, слегка вибрирующему стеклу и молчала.
Я – тогда еще худой, как голодный воробей в межсезонье, черноволосый парень с вечно чуть взъерошенным видом и парой лишних нервов, встроенных производителем в качестве опции. Бедно богатый, а может, богато бедный – вот такая шутка с самоиронией, где на банковском счету порой гуляет ветер, зато в кармане души вечно звенят какие-то неразменные, дурацкие надежды. Мы оба молчали, предвкушая не палящее солнце и шумные толпы, а нечто иное, еще не понятое, обещанное нам этим странным межсезоньем. Мы оба молчали, предвкушая не палящее солнце и шумные толпы, а нечто иное, еще не понятое, обещанное нам этим странным межсезоньем.
