Глава 1: «Дверь, которую никто не открывал»
Дождь не стучал – он впитывался. В стекло. В подоконник. В тишину комнаты, где ещё пахло её духами – слабо, почти призрачно, как будто сама память боялась остаться здесь надолго.
Алексей не плакал. Не кричал. Не рвал на себе волосы. Он просто сидел на краю её кровати – той самой, на которой она умерла, – и смотрел в стену. Не на фотографии. Не на вещи. На трещину в обоях. Тонкую. Кривую. Как будто кто-то изнутри пытался выцарапать себе выход.
Он не верил в призраков. Не верил в знаки. Не верил, что дома «чувствуют». Но когда его взгляд упал на тумбочку – и он увидел, что ручка лежит перпендикулярно блокноту, хотя он точно помнил, что оставил её вдоль – у него в животе что-то ёкнуло. Не страх. Ожидание.
Он встал. Прошёлся по дому. Не как хозяин. Как гость. Как чужой. На кухне – три банки варенья. Все с её почерком. Последняя – «январь 2023». Она умерла в марте. Значит, успела. Успела сварить. Успела подписать. Успела… оставить что-то.
Он не стал открывать. Не потому что боялся вкуса. А потому что боялся – что найдёт внутри. Всё, что она оставляла, всегда было с подтекстом. С намёком. С тенью.
Он вернулся в коридор. Остановился у двери в подвал. Двери, которую она запрещала открывать с тех пор, как ему было пять. «Там сыро», – говорила она. «Там темно», – добавляла. «Там… ничего интересного», – шептала, как будто боялась, что стены услышат.
Он потянул ручку. Ржавая. Холодная. Скрипнула – не как металл. Как горло, которое слишком долго молчало.
Лестница вниз была кривой. Одна ступенька скрипела под пяткой – не случайно. Именно там. Всегда. Он помнил это с детства. Как будто дом предупреждал.
Внизу – воздух густой, как вода. Пахло землёй. Плесенью. И… чем-то сладковатым. Не гнилью. Не пылью. Воспоминанием.
В углу – сундук. Не старый. Не антикварный. Обычный железный, какой ставят в гаражах. Но на нём – её платок. Аккуратно сложенный. Как будто положили вчера.
Он открыл. Замок не сопротивлялся. Словно ждал.
Внутри – пыль. Газеты. Письма от дальних родственников. И… тетрадь. В клетку. С синей обложкой. Половина страниц исписана. Почерк – не её. Совсем не её. Более резкий. Более… торопливый. Как будто писали, зная, что за спиной кто-то стоит.
Он открыл первую страницу.
«Я не могу больше молчать. Они знают, что я пишу. Они слышат каждый звук.»
