Век Проклятых

(«Молот» – прозвище короля Филиппа IV Красивого (Филипп le Bel), но звучит угрожающе и по-французски: Le Marteau).

Ноябрь 1307 года. Тампль, Париж.

Смертельный холод предрассветного часа впивался в камни могучей крепости, стоявшей особняком в северо-восточной части Парижа. Тампль – не просто замок, а символ. Символ силы, недосягаемой для королей и князей церкви. За его стенами, толщиной в пятнадцать футов, хранились несметные сокровища половины христианского мира, а в его неприступных башнях вершилась судьба целых королевств. Здесь, в сердце своего могущества, Великий Магистр Ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона Жак де Моле чувствовал себя в полной безопасности. Как и все его братья.

Этой ночью сон не шел к Магистру. Он стоял у узкого бойничного окна в своих покоях, всматриваясь в спящий, окутанный туманом город. Прошло всего несколько недель с того дня, когда по всему королевству были опутаны железной королевской волей его братья. Аресты, проведенные с устрашающей синхронностью, потрясли устои Европы. Но здесь, в Тампле, они все еще были под защитой Папы. Здесь они были неприкосновенны. Филипп, этот красивый, холодный король, не посмеет поднять руку на саму Церковь Христову. Так думал де Моле. Так думали они все.

Он провел рукой по лицу, ощущая грубую кожу и морщины, прорезанные годами в Святой Земле, пылью пустынь и заботами управления великим Орденом. Семьдесят лет! Он отдал Ордену всю свою жизнь, видел его славу и его постепенное угасание после потери Акры. Но никогда – никогда! – он не чувствовал такой гнетущей тревоги. Это была не страх физической угрозы, а нечто большее – предчувствие конца. Конца великой эпохи.

Внезапно снаружи, со стороны главных ворот, донесся шум. Сначала приглушенный, словно отдаленный гул, он быстро нарастал, превращаясь в оглушительный грохот. Лязг железа о дубовые створки, приглушенные крики, топот десятков ног. Де Моле нахмурился, подойдя к окну ближе. Такого наглого нарушения покоя Тампля он не припомнил.

Дверь в его покои с грохотом распахнулась. В проеме, запыхавшись, с лицом, побелевшим от ужаса, стоял молодой сержант ордена. Его плащ был наброшен наспех, а в широко раскрытых глазах читалось неподдельное, животное смятение.

– Магистр! – выдохнул он, едва переводя дух. – Ворота… Они ломают ворота!