Дверь в палату № 320 отворилась и кто-то сказал:
– Вот он, первая у двери его кровать.
Но в этом изможденном, словно без возраста, человеке с почерневшей от йода и зеленки наголо остриженной головой Татьяна Павловна не сразу узнала своего 19-летнего сына. И только брови и глаза были Мишины.
–– Миша, открой глаза, скажи, кто это, – громко, над самым его ухом, произнес приведший ее в палату врач Юрий Николаевич, заведующий нейрохирургическим отделением ростовского госпиталя.
И сын, с трудом разлепив слипшиеся от гноя веки, еле слышно прошептал непонятную, загадочную фразу:
– Это моя первая мама.
И снова впал в глубокое забытье, из которого уже не выходил. Он не чувствовал, как транспортировали его самолетом из Ростова в Москву. Не слышал, как дни и ночи колдовали над ним врачи реанимационного отделения Центрального военного госпиталя им. Бурденко. Пять месяцев жизнь в этом распростертом теле выдавали только дыхание и биение пульса. И пять месяцев ни на день не отходила Татьяна Павловна от его постели, несмотря на уговоры врачей, объяснявших, что его мозг в глубокой коме, что сын попросту не воспринимает присутствия матери. Вопреки очевидному, была она убеждена, что какие-то флюиды передаются от нее Мишиному подсознанию, и боялась уехать хотя бы на ночь.
Впрочем, не зря боялась. Каждый день, каждый час мог стать последним, и этого от нее не скрывали. Теперь, слава богу, все это позади. И когда до нее доходят сведения о том, как мечутся несчастные родители в поисках своих пропавших в Чечне без вести детей, как мечтают они привезти домой хотя бы тело, Татьяна Павловна невольно думает о том, как ей повезло.
Главное – сын жив, сын вот он. Можно дотронуться до него рукой, можно погладить его коротко остриженную, всю в мелких рубчиках голову. Только что там, в этой голове, – пойди разбери. Временами он словно здесь и не здесь. Спросишь – ответит с усилием. Не спросишь – может часами молчать, уставившись в одну только ему видимую точку.
Впрочем, все это уже ничего. Ничего, что не заживает на крестце пролежень в пол-ладони. Что плохо слушается частично парализованная правая нога. Что до сих пор не восстановилась функция тазовых органов (если читатель не знает, что это такое, то лучше и не надо). Ведь после того, что было, все это сущие пустяки. Главное, что сын жив.
