Часы показывали без двух минут половину шестого утра. В комнате царил плотный сумрак, особенно густой по углам и жидко-серый возле тумбочки, где лежал телефон.
Она не поняла, что ее разбудило. Просто проснулась и все. Резко открыла глаза, ощущая… что-то. И больше не смогла уснуть. Ворочалась с боку на бок, считала овечек, утыкалась лицом в подушку, накрывалась одеялом с головой, и только когда затылок начал пульсировать тупой болью, смирилась с тем, что сон ушел. Тогда она поднялась с кровати и отправилась в ванную. Умыться, принять душ, а потом – кофе. Подумаешь, день начался раньше на два часа! Зато можно успеть подбить хвосты по работе – проверить пару статей, что скинули припозднившиеся копирайтеры, написать письмо дизайнеру, а то задержал сдачу макета на сутки. Она поставила на стол кружку с кофе, долила в него молока, а потом села и придвинула поближе ноутбук.
За окном разливался мазутный мрак, холодный мартовский ветер трепал обнаженные ветви деревьев, наст глянцево блестел в огнях фонарей, а дома было светло, тепло и сухо. Золотистый уют прогонял смутные и тревожные воспоминания о сне, где был старый дом, разбитый забор, а за ним – дрожащие фигуры пожилых женщин, сцепившихся не то в объятиях, не то в борьбе.
Дело спорилось: от копирайтеров и дизайнера она перешла к аналитике по сайту, потом к планированию, потом к проверке фотоконтента – сама не заметила, как ушла в работу с головой, поэтому тихое жужжание телефона напугало. На экране высветилось: «Мама». Слегка поморщившись, она приняла вызов, щелкнула по значку громкой связи и отпила кофе. Холодный! Ну и гадость!
– Любочка! – голос матери звучал почти как всегда, но это самое «почти» заставило волоски на руках тревожно приподняться. К возмущенно-обвинительной интонации добавились истерические нотки. – Любочка! Бабушка умерла!
– Когда?
Маму, да и не только, всегда злило, что Люба скрывала свои эмоции, кричишь на нее – а она спокойна, ни румянца ни слезинки; замахнешься – даже не моргнет. Вот и сейчас тон ее не выражал ни ужаса, ни страха, ни шока, ничего из того, что от нее ждали.
– Тебе что, совсем все равно?! – не то взвизгнула, не то всхлипнула мать.
Любе все равно не было. Было больно. И страшно. И виновато. Ведь она раз за разом откладывала звонок бабушке, хотя та очень хотела поговорить. Но Люба все отговаривалась: занята, на работе, на встрече, в душе и еще с десяток причин, почему именно сейчас она поговорить не может.
