В прохладный солнечный день в самом конце лета я сел в автобус, отходивший, в К… Моё место было предпоследним в левом ряду. У окна сидела женщина лет тридцати пяти.
– Разрешите?
– Пожалуйста, ваш билет вам разрешает.
«Красивая!» – подумал я, садясь рядом.
Забыв о приличиях, ещё раз взглянул на неё. Чистое белое лицо с правильными чертами; высокий лоб, блестящие чёрные волосы, собранные в тяжёлый хвост на затылке; большие тёмные глаза, тонкая морщинка под ними, вероятно, наметившаяся от частых улыбок; чёрного бархата брови вразлёт.
На женщине была лёгкая белая куртка, на коленях лежала сумочка, которую она придерживала правой рукой, а левым плечом она прижималась к окну.
Некоторое время мы ехали молча. Автобус поминутно останавливался и подолгу стоял в послеобеденных пробках. Женщина смотрело в окно, и я видел только смутное отражение её лица на стекле. Мне показалось, что в глазах у неё застыло что-то очень горькое.
Впереди нас сидел подросток лет пятнадцати. В ушах у него торчали наушники от плеера, и он раскачивался в такт одному ему слышной музыки.
В автобусе были свободные места, соседние сидения в правом ряду были свободны.
Мне очень хотелось поговорить с незнакомкой, не обращавшей на меня никакого внимания. Я наконец решился и спросил:
– Вы далеко едете?
– До К… А вы?
– И я туда же.
Она посмотрела на меня и улыбнулась. Морщинка резче обозначилась под глазами. Мне показалось, что из её чуть прищуренных тёмно-серых глаз на меня полился тёплый свет.
Что-то волнующее, радостное шевельнулось у меня в груди, и захотелось, не отрываясь, смотреть в её глаза.
– Вы живёте в К…? – спросил я только для того, чтобы она снова не замолчала и не отвернулась к окну.
– Я там жила, но сейчас живу в Городе.
– Наверное, у вас в К… остались родственники, и вы едете к ним в гости?
– Нет, я еду по другой надобности. Год назад у меня умерла мама, и я еду продавать её квартиру. А вы, простите, зачем едете?
– Меня выперли с работы. В К… надеюсь найти новую.
– За что же вас выперли? Вы не похожи на пьяницу и нарушителя трудовой дисциплины.
– Вы угадали. Я действительно не пьяница и не нарушитель. Дело в том, что я работаю врачом, а в нашей профессии всегда есть причина, чтобы создать подчинённому невыносимо лёгкие условия. От нас требуют выполнения планов. Требуют, чтобы мы зарабатывали деньги для больницы. Каждую пятиминутку только и слышишь – деньги, деньги, деньги! Почему мало посещений?! Вы мало зарабатываете денег для нашего учреждения! Покажешь больше посещений, – обвиняют, что плохо ведёшь профилактическую работу – «Почему растёт заболеваемость? Почему мало диспансерных приёмов?» Покажешь снижение заболеваемости – скрываешь заболевших, создаёшь резервуар инфекций. Что бы ни сделал – всё равно виноват. Главврач у нас женщина. Она невзлюбила меня за что-то. Задолбала придирками. А у меня в К… друг-однокурсник работает главным врачом. «Приезжай, – говорит, – ко мне. У нас и президентские платят, и на полторы ставки могу устроить – будешь получать не меньше, чем в городе». Я и решил поехать. Друг-то не даст меня в обиду. Мне главное, чтобы не придирались и на душе было спокойно.
