Это расстояние не поглотить. Впрочем, никакое расстояние не поглотить. Надо бы перестать употреблять это выражение, она знать не знает, откуда оно взялось, у кого она его позаимствовала, когда думает этими словами – да и впрямь ли думает? В лучшем случае просто сшивает старое тряпье слов, разбросанных по уголкам ее головы.
Это расстояние не поглотить. И поскольку впереди больше двадцати часов пути, у нее, может быть, есть время понять, как лучше сформулировать свою мысль, если только она не уснет. Что, вообще-то, вряд ли, потому что U-образная подушка, подсунутая под затылок, слишком мягкая и, когда она пытается расслабиться, голова откидывается назад (так что если уснет, ей сведет шею). Или уж тогда наклонится головой вперед, решись она включить фильм на маленьком экране, встроенном в спинку переднего сиденья, да только она уже видела почти все, какие только могли бы ее заинтересовать.
Это расстояние надо жевать, пережевывать, что бы она ни делала. Она пыталась летать через Сидней, Токио или Сингапур, вылет чуть свет, стоянка иногда так коротка, надо бежать на другой самолет по бесконечным коридорам без окон, но это путешествие никак не уложить в один-единственный день, в двадцать четыре часа. Оно всегда переливается через край, вытекает на вчерашний день или на день завтрашний. Если сложить дорогу в аэропорт, время, чтобы зарегистрироваться, пройти паспортный контроль, сесть в самолет, сам полет, потом трансфер, потом второй полет, потом автобус до центра города – получается в лучшем случае полтора дня, а если гнаться за дешевизной – то и все два. Как будто двадцать тысяч километров держат современные технологии в трепете. Нельзя поглотить расстояние, отделяющее Париж от Нумеа. Если фантазия исколесить планету во все стороны, путешествовать по миру – болезнь, то Ле Каю[2] – лекарство, думает Тасс: он всегда слишком далеко.
Тасс летала в метрополию и обратно раз пятнадцать или больше – когда она начинала, никто еще не говорил о выбросах углекислого газа, и она считает, что островитяне не должны отчитываться об этом так же, как жители континента. Однако она все еще удивляется, ощущая это расстояние, сопротивляющееся самолетам, до того большое, что путь изнуряет даже неподвижное тело в салоне, так что сил больше не остается, и иногда ей думается: а так ли было на кораблях? Было ли хуже, потому что дольше, или же, пропорционально, то же самое, потому что тела предков привыкли к медленным путешествиям, а это и вправду было самым медленным из всех? Когда ее прапрадед приплыл на Ле Каю, путь на корабле составлял сто пятьдесят дней. Путешествие ли это еще, когда оно такое долгое, или уже становится жизнью?
