Пролог
В деревне Заречной, что приютилась в долине меж двух холмов, знали: если заболело так, что ни знахарка, ни травница не помогают, надо идти к Лютику. Не к цветку, а к девушке. Её не звали иначе. Настоящее имя стёрлось, как стёрся бы в ручейке мягкий камень, под грузом взглядов, в которых смешивались надежда, отчаяние и страх.
Лютик жила на отшибе, в старой избе, срубленной ещё её прабабкой. Изба дышала сушёными травами, мёдом и тишиной. А Лютик… Лютик была похожа на свой цветок – хрупкая, с золотыми искорками в глазах, но с горькой, ядовитой тайной внутри. Она дарила здоровье другим, но сама была вечно больна – чужая боль въедалась в неё, оставляя на коже бледные узоры, похожие на морозные узоры на стекле, и вытягивая силы долгими ночами.
Её дар был проклятием. И благословением. И единственным, что у неё было.
Часть первая: Роса на лепестках
Глава 1
Тот день начался с тумана, белого и молочного, окутавшего долину. Лютик, как всегда, проснулась от собственного тихого стона. По спине ползли ледяные мурашки – отголосок вчерашнего исцеления. Старик Григорий мучился болями в сердце, и теперь её собственная грудь сжималась тяжёлым, чужим комом.
Она вышла на крыльцо, босая, впрочем, на тонкую холстину сорочки. Туман лизал её щиколотки, холодный и влажный. Вдыхая воздух, пахнущий прелой листвой и речной водой, она пыталась унять дрожь. Руки сами потянулись к грядке у плетня – не к овощам, а к семейке скромных, ярко-жёлтых цветов. Лютики. Она касалась их лепестков, и на миг ей становилось легче. Они были её якорем, её тёзками, её болью и её отрадой.
Вернувшись в избу, она принялась за обычные дела: развешивала пучки душицы, проверяла настой зверобоя. Вдруг снаружи послышался топот и прерывистое дыхание. Дверь распахнулась, и на пороге возникла соседская девочка, Машка, с раскрасневшимся от бега лицом.
– Лютик! Беги к нам! Отец… с поля… кровь… – слова путались, слёзы катились по щекам.
Лютик не спросила ни о чём. Она схватила свою потрёпанную сумку с сборами, мазями и чистыми тряпицами и побежала вслед за девочкой.
В избе у Машки пахло страхом и железом. Семён, её отец, лежал на лавке, бледный как полотно. Рукава его рубахи были закатаны, на предплечье зияла рваная рана от косы, кровь сочилась упрямо и густо. Жена его, Арина, беспомощно металась, прижимая к груди окровавленные тряпки.
