"Алый шёпот вечности, или Исповедь падшего бога"
"Запретный плод в вакууме".
Конференц-зал метавселенной вздрогнул, когда Творец обрушил молоток из сгущённого мрака на стол, сотканный из спиралей ДНК. Звук раскатился волной, заставляя галактики по соседству сжиматься в робких комочках.
– Пункт первый: запрет на спонтанную гравитацию ниже 0.5g, – его голос резал реальность, как нож шёлковую ленту. – Иначе Авантюризм снова устроит цирк на астероиде Б-612, где центробежная сила рвёт одежду.
Прагматизм, чьи очки отражали бесконечные столбцы правил, кивнул, но его пальцы нервно перебирали голограмму параграфа 666: "Не сотвори себе кумира… особенно если он умеет шептать тебе во сны".
Где-то за стеной пространства раздался смех – низкий, влажный, заставляющий кожу покрываться мурашками даже у звёзд.
"Трио, которое "немного" увлеклось".
Они строили его в перерывах между совещаниями, пряча чертежи под юбками из туманностей.
Страсть, облачённая в платье из пламени, чертила в воздухе радужные порталы:
– Наш мир будет местом, где запреты тают, как мороженое на солнце.
Похоть, чьи волосы переливались цветами запретных плодов, добавляла детали:
– Пусть здесь каждое прикосновение рождает музыку. А каждое желание…
– …сразу исполняется, – закончил Соблазн, чья тень обвивала колонны реальности, как змея. – Но с изюминкой. Их творение расцвело.
Они начали с шёпота – первого, что нарушает тишину между «можно» и «нельзя». Страсть выдохнула его в вакуум, и звук обрёл плоть: алые волны, пульсирующие в такт несуществующему сердцу.
Похоть провела пальцем по линии горизонта, и небо раскрылось, как атласные простыни. Звезды здесь не горели – они целовались, сталкиваясь в порыве, рассыпая искры-вздохи. Их свет падал на землю, превращаясь в росу, которая оставляла на коже следы, похожие на укусы.
Соблазн выстроил города.
– Улицы извивались, как змеи под чужим одеялом. Брусчатка была тёплой, мягкой, словно кожа внутренней стороны бедра.
– Дома дышали. Стены вздымались, как грудь влюблённой, окна-губы шептали: «За мной… глубже…»
– Башни росли ввысь, но не к солнцу – к луне, чей свет был густым, как масло, стекающее по изгибам мраморных статуй.
Главный храм венчал "Трон Желания" – не сиденье, а переплетение тел, застывших в моменте кульминации. Их мраморные пальцы впивались в собственные бедра, рты застывали в немом крике, глаза следили за каждым, кто осмеливался приблизиться.
