Первая ночь декабря выдалась на редкость морозной, но бесснежной. Вместо снега продрогшую землю покрыл тонкий слой инея, на котором чётко различались следы беглецов. Стояла холодная, прозрачная тишина, и в её стеклянном пространстве даже слабое позвякивание железа, малейшее соприкосновение двух металлических поверхностей разносилось по всей округе сигналом тревоги над ночными улицами, пустынными перекрёстками и сизыми бульварами большого приволжского города, окутанного ползучей ледяной мглой.
Опережаемые собственными тенями, беглецы двигались вдоль высокой, бесконечной серо-бетонной стены. Их было двое, и они передвигались так быстро, что казались призраками: едва позади остался последний фонарь, как их силуэты растворились в темноте и об их присутствии можно было догадаться лишь по скрипу шагов по побелевшей от инея земле.
Бывают тёплые ночи, как где-нибудь в Крыму ранней осенью, на берегу моря; бывают ночи городские, наэлектризованные шумом праздника, гулянья; а бывают тихие, ясные, неимоверно ласковые ночи где-нибудь в деревянном загородном доме, на заимке в лесу или в уютной квартире, когда воздух пронизан любовью и нежностью. Но эта ночь в замёрзшем городе была всего лишь мглистой зимней ночью, и светофоры на улицах уже ни для кого были не указ, даже для густого тумана, ползущего на красный свет сквозь плотную синь, как ватный тампон по окровавленной ране.
Улица, как и стена, тоже казалась бесконечной. В самом конце, где, по логике, высокая стена тюрьмы образовывала угол, беглецы услышали глухое эхо и на секунду замерли, выдыхая синхронные облачка пара. Потом переглянулись, чтобы подбодрить друг друга (медлить было нельзя) – и возобновили бег. И только тогда тишину проре́зал ужасный звериный рёв, но забиваемое животное было стальным: это наконец взвыла тюремная сирена. Окрестные жители, должно быть, привыкли к этому резкому звуку, потому что лишь в редких окнах снова вспыхнул свет.
Следующая улица, расположенная перпендикулярно тюремному зданию, была такой узкой, что парковаться на ней можно было только с одной стороны. Она была застроена низкими зданиями послевоенных времён, среди которых два-три ветхих дома подлежали слому. По правую сторону мирно спали автомашины. Все, кроме одной. В лицо бегущим вспыхнули габаритные огни бежевого авто, и тотчас же зафырчал мотор. Испуганная кошка выскочила из мусорного бака. Если точнее, то цвет машины скорее был грязно-бежевым. А человека, сидевшего внутри и включившего зажигание, можно было назвать скорее моложавым, чем молодым. Волосы коротко пострижены неумелой рукой, брови сердито вздёрнуты, возможно, с рождения. Сейчас в его настороженно застывшем взгляде лихорадка тревоги смешивалась с неким более смутным, но угадываемым чувством. Взгляд человека, которому недолгое существование на этой земле нечасто дарило минуты расслабления или передышки. Это было видно по тому, как он смотрел в зеркале заднего вида на двух бегущих мужчин, которым осталось преодолеть всего несколько метров. Повернув голову назад, водитель с такой силой сжимал руль, что, казалось, выпусти он его из рук – и руль отвалится.
