Бегун

Он жил во втором подъезде старой пятиэтажки, в квартире с вечно зашторенными окнами, где даже среди бела дня горела тусклая настольная лампа, отбрасывающая дрожащие тени на облупившиеся обои. Эти обои – жёлтые, с едва заметным растительным орнаментом – видели лучше времена, но теперь их узор терялся под слоями пыли и трещинами, расходящимися, словно морщины на лице старика. Воздух в квартире был особенным – густым, застоявшимся, пропитанным запахом старых книг и чего-то ещё, чего нельзя было определить. Может, так пахло одиночество. Или ожидание.

Никто не помнил, когда он здесь появился – казалось, он существовал здесь всегда, как существует сам воздух, как существуют трещины в стенах, как существует тихий скрип дверей в подъезде. Старухи на лавочках уверяли, что помнят его ещё мальчишкой, но не могли сказать, кто были его родители. Дети во дворе клялись, что он жил здесь "ещё до войны", хотя какая война могла быть в их мирном дворе? Он был частью пейзажа, но при этом – чужаком. Его молчаливое присутствие стало чем-то вроде фонового шума, на который перестаёшь обращать внимание, но который внезапно становится заметен, когда исчезает.

Его появление во дворе всегда было внезапным: дверь подъезда распахивалась с такой силой, будто кто-то выталкивал его наружу, и он сразу же бросался вперёд, не идя, а именно бежал, словно боясь, что земля под ногами вот-вот провалится, а воздух вокруг отравит его, если он задержится хоть на секунду. Его бег был особенным – не спортивным, не грациозным, а каким-то… необходимым. Он не бежал, как бегут на тренировке или за автобусом. Он бежал, как бегут во сне, когда ноги становятся ватными, а преследователь дышит в спину.