Зеркала в бесконечность

Дорогой читатель,

Книга, которую вы держите в руках, – не роман с линейным сюжетом, не философский трактат с последовательной системой доказательств и не сборник благочестивых поучений. Скорее, это дорожный дневник, карта странствий, мозаика, сложенная из осколков разных миров. Это записки вечного скитальца, чей путь пролегает не столько по географическим просторам, сколько по лабиринтам человеческого духа, по дорогам древних учений и тропам личного, порой безжалостного, опыта.

Герой этой книги, чей голос звучит в каждой строке, дал когда-то, в сумерках старого Исфахана, клятву – не отступать от поисков своей Пери, своего недостижимого идеала. И эта клятва стала для него не проклятием, но компасом. Она повела его не к одной-единственной цели, но превратила всю его жизнь в единый всеобъемлющий Поиск. Он ищет отблески своей Пери, своей Истины, повсюду: в глазах персидской танцовщицы и в парадоксах даосских мудрецов, в священном ужасе перед зияющим колодцем детства и в геометрии сознания, начертанной на песке времени.

Эта книга – приглашение в путешествие. Но будьте готовы: маршрут его непредсказуем. Мы начнем путь в тени персидских минаретов, чтобы тут же оказаться за игровой доской, где Шива и Парвати бросают кости наших судеб. Из хрустального дворца царя Сулеймана, где сама реальность оказывается иллюзией, мы перенесемся в сумрачный скрипторий, чтобы вместе с братом Аэцием разгадывать тайну «Драконов Памяти», живущих в глубинах нашего «Я». Мы услышим, как изящное ругательство Меровингена из «Матрицы» оборачивается теологической формулой, а гексаграмма китайской Книги Перемен находит свое эхо в прозрениях немецкого мистика Якоба Бёме.

Автор этих строк, отстраненно препарирующий верования, – не адепт одной-единственной доктрины. Он – собиратель, коллекционер, почти контрабандист, переносящий смыслы через границы культур и эпох. Он с легкостью находит общий язык между каббалистической тайной косточки Луз и научной прозорливостью барона Кювье, между «Лісовою піснею» Леси Украинки и «Песнью свирели» персидского суфия Руми. Для него нет непроходимых границ. Танец Хлои оказывается ритуалом, родственным вакхическим мистериям, а в священном браке вавилонского бога Мардука слышатся отголоски той вселенской драмы, что позже развернется на Голгофе.