«Поцелуй был такой глубины и силы,
что мёртвых пронзил во мраке могилы.
Поцелуй возвратился, горяч и глубок,
в губы живых лихорадил и влёк.
Поцелуй был слишком велик для губ,
он чувствовал это, вонзаясь вглубь.
Тот поцелуй, который привык
выкапывать мёртвых и сеять живых»
Я посмотрела на него по-другому. Когда пришла, посмотрела.
Значит, мы не чужие.
Он подходил, тяжело опираясь на трость, смотря глазами-безднами, надвигался.
Ширли Хорн пела в доме «You're Nearer»:
Ты ближе, чем моя голова к подушке,
Ближе, чем ветер к иве,
Дороже, чем дождь для земли внизу,
Драгоценен, как солнце, для того, что растёт
– Здравствуйте, мадам!
Голос другой, звучит по-другому – жадно, жаден до встречи.
Меня это поразило.
Я тоже это чувствую, – жажду быть с ним, рядом с ним, и говорить – эту сладость сходства, общности!
– Здравствуйте!
Подошёл. Стал рядом. Напряжён. Сосредоточен. В глубине глаз – тепло радости.
Он, правда, рад меня видеть.
– Как ваши дела, Мюзетт?!
– Хорошо. А ваши, Тамал?!
Тамал Тапас изменился в лице.
– Вы назвали меня по имени!
– Не надо?
– Надо. Это похоже на глоток воздуха.
– Почему?
– Я забыл, как дышать с тех пор, как стал инвалидом.
– Вы инвалид?! Я не заметила!
Усмешка на его губах, бурная, страшная – и нежная.
– А что вы заметили, Мюзетт?!
– Вы красивый, и с вами интересно.
– Потому, что красивый?!
– Потому, что интересно!
Он посмотрел мне в глаза, яростно, страстно – и вновь та его нежность.
Выпалил как на исповеди:
– Это вы красивы!
Я улыбнулась как маленькая девочка.
– Правда? Я сегодня красивая?!
– Всегда. Вы всегда красивы, Мюзетт!
– Почему?
Он тоже улыбнулся, мужчина по имени Тамал.
– Вы же муза!
– Ах!
Засмеялся, довольный, расслабился, посмотрел с мягкой симпатией.
– Я заварил ваш чай!
– Он теперь мой?
– Если хотите…
– Хочу!
Симпатия стала острее – он не сводил с меня глаз так, словно боялся потерять из виду.
– Сын ждал вас.
– Мы виделись в школе.
– Ему трудно там, да?
Тамал не спрашивал.
– У него есть его злые крылья…
– «Злые»?
– Ваша любовь.
– Моя любовь злая?!
– Она жаждет быть вечной!
Спросил, став спиной, колдуя над заварочным чайником:
– Расскажите о себе. Что вы делали? Почему не приходили к нам?
Как сдержанно звучит его голос.
– Читала. – Потерялась я.
– Что? Что вы читали, Мюзетт?!
Посмотрел на меня, обернулся.
– «Рассказ служанки».
Не удивился.
– Вы говорили, что любите антиутопии – я помню!
