Исправительный дом

В три часа утра тишину прорезал нечеловеческий вопль. Прежде Табите не доводилось слышать таких жутких звуков, похожих на рев попавшего в капкан дикого зверя. Крик доносился издалека, многократным эхом раскатываясь по коридору. Что это было – истерика, бессильная ярость, реакция на издевательства охранника? Чуть погодя крики перешли в хриплые рыдания, громкость которых усиливалась металлической обшивкой дверей и перегородок. Табите казалось, что стоны и рыдания раздаются прямо в ее голове. На верхней койке заворочалась соседка по камере.

– Кому-то плохо…

В ответ тишина. Табита было решила, что сокамерница просто не желает с ней разговаривать, но тут из темноты раздался хриплый прокуренный голос. Медленно, словно беседуя сама с собой, женщина произнесла:

– Здесь всем плохо… Тюрьма, что уж тут. Либо совесть замучила, либо о детях вспомнила. А вот если что-то серьезное случится, ты ничего не услышишь, так и знай. Только охрана забегает по коридорам. А потом прилетит вертолет. При мне прилетал уже раза три…

– Зачем вертолет?

– Вот и думай сама – зачем?

Табите не хотелось думать о том, зачем вертолету приземляться ночью на тюремной площадке. Она вообще не желала думать, но это не удавалось. Взглянув еще раз на койку соседки, она будто впервые услышала несущиеся из коридора горестные вопли и вдруг со всей ясностью осознала: это происходит на самом деле. С ней!

До этого момента вчерашние события казались ей настолько странными и нелепыми, что, скорее, напоминали мрачную сказку о бедной женщине, которую упекли в тюрьму, – будто она читала книгу или смотрела отрывки из фильма. Вот женщина сидит в тесном, без окон «стакане» автозака, который везет ее из суда, вот бедняжка раздевается и приседает, на нее пялятся, ее досматривают, смеются над ее худосочной грудью и небритыми подмышками, вот она моется в душе. Потом ей выдают простыню и колючее синее одеяло, ведут по коридорам. С лязгом хлопают тяжелые металлические двери. На ремнях у надзирателей гремят связки ключей. Тюрьма так похожа на тюрьму…