Когда солнце заходит за горизонт, мир словно становится чужим. В тот момент, когда последние его лучи исчезают за линией горизонта, я чувствую, как внутри меня просыпается тихая пустота – та, что не зовет за собой, не требует объяснений, просто существует. Я сижу у окна, наблюдая за темным небом, и в каждом движении чувствую тяжесть прошедших дней. Время будто остановилось где-то между мной и этим бескрайним мраком – ни туда, ни сюда. Каждая мысль, словно капля дождя, бьется о стекло, не находя выхода, а я – словно заблудшая тень, что тихо скользит по границе между прошлым и настоящим, не находя себе места.
Мир за окном кажется таким далеким, и все мои попытки найти в нем хоть какую-то надежду кажутся тщетными. Я знаю, что внутри меня лежит нераспознанная грусть, которая не желает утихать, даже когда наступает ночь. Просто потому, что иногда тишина – это самое громкое ощущение, самое тяжелое бремя, которое можно нести. И я знаю, что это только начало.
Эта тишина не была приятной, умиротворяющей. Она была липкой, давящей, словно густой туман, проникающий в каждую щель, в каждый уголок души. В ней слышались отголоски непрожитых моментов, несказанных слов, невыплаканных слез. Я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на ровном дыхании, но даже оно казалось чужим, механическим. Будто мое тело продолжало функционировать по инерции, в то время как моя душа замерла где-то в прошлом, в точке невозврата.
Я вспомнил его смех. Легкий, искренний, способный разогнать любую тень. Теперь этот смех существовал только в моей памяти, как призрак, являющийся в самые неожиданные моменты, чтобы напомнить о том, чего больше нет. Я открыл глаза и снова уставился в темноту. Там, за стеклом, мир продолжал свою суету, не замечая моего одиночества. Машины проезжали мимо, их фары прорезали мрак, на мгновение освещая лица прохожих, спешащих по своим делам. У них были цели, у них были люди, к которым они возвращались. У меня же не было ничего, кроме этой комнаты, наполненной эхом прошлого.
Я встал, чувствуя онемение в ногах. Подошёл к старому пианино, которое стояло в углу комнаты, покрытое тонким слоем пыли. Когда-то его клавиши откликались на мои пальцы, наполняя пространство музыкой – музыкой, которая выражала то, что невозможно было сказать словами. Теперь оно молчало, как и я. Я провёл пальцами по холодным клавишам, и в ответ – лишь скрип старого дерева. Даже музыка, казалось, покинула меня.
