Начало смены в Ромашке всегда начиналось одинаково: хмурое утро, запах казенной еды, перекличка личного состава и инструктаж от капитана Петренко, он же Петруха, он же Пёс Петрович.
Сегодня с утра настроение у Петрухи было плохое. Ветер, пронизывал его тонкую куртку насквозь, а мешки под глазами показывали, что он лёг спать поздно ночью.
–Значит, так, бойцы! – прохрипел Петруха и поправил съехавшую на бок фуражку.
– Сегодня у нас не по плану обход территории, проверка камер и воспитательная работа. Особое внимание уделите тринадцатой камере. Там у нас художник завелся. Стены, говорят, разрисовал. Не дайте творчеству выйти за рамки дозволенного!
Сержант Сидоров, он же Сидор, он же Телевизор, робко поднял руку.
– Товарищ капитан, а что он там нарисовал?
Петруха хмуро посмотрел на него.
– Откуда ж я знаю, что он там нарисовал. Ты думаешь, у меня тут художественная галерея, что ли? Наверняка, что-нибудь непристойное. Вот и проверьте!
Второй сержант, здоровенный детина по фамилии Медведев, он же Мишка, он же Гром, проворчал:
– Да художнику этому руки бы поотрывать. Будет потом отмывать это все дерьмо!
Петруха вздохнул.
– Миша, без членовредительства! Мы тут не живодерня. Просто пресеките творческий порыв. Может, у него кисточки забрали, вот он и бесится. Найдите ему бумагу, карандаш, пусть рисует на здоровье. Только не на стенах!
Инструктаж закончился, и бойцы разошлись по своим постам. Сидор и Мишка, отправились инспектировать тринадцатую камеру.
У двери тринадцатой камеры их встретил специфический запах затхлости и чего-то еще странного. Сидор на всякий случай отошел на шаг назад. Мишка, как обычно, без лишних слов барабаном врезал кулаком по железной двери.
– Открывай, есть кто живой?! – прорычал он.
Изнутри донеслось невнятное бормотание, потом звук отодвигающегося засова и, наконец, дверь со скрипом открылась.
Перед ними предстал художник во всей красе. Точнее, его небритое лицо, торчащее из-под вороха одеял. Остальное скрывалось в полумраке камеры.
– Чего надо? – буркнул он, и посмотрел на них исподлобья.
Мишка проигнорировал его недружелюбный тон.
– Стены разрисовал?
Художник пожал плечами.
– Было дело. А что?
Сидор, осмелел и заглянул в камеру. Стены, действительно, были разрисованы. Но не какими-то там непристойностями, а животными. Причем, очень даже неплохо. Тут были тигры, слоны, жирафы, даже какой-то подозрительно улыбающийся бегемот. И все это было нарисовано зубной пастой.
