Глава 1. Женщина в трауре
Глава 1. Женщина в трауре
Дверь скрипнула, впуская холод дождя и горький дух «Северка». Сутулый мужчина в потёртом котелке привычно постучал каблуками о порог, сбивая налипшую грязь, и шагнул в темноту.
Щетинин перешагнул порог, и контора встретила его привычной затхлостью – пылью старых бумаг и прогорклым табачным духом. Узкая комнатушка с обшарпанными стенами не менялась: та же конторка, заваленная папками, тот же стул, отпугивающий клиентов. Он стянул мокрый плащ, бросил на вешалку – та качнулась, но устояла. За окном моросящий дождь размазывал свет фонарей по лужам, и двор расплывался, как в дешёвом зеркале. Щетинин хмыкнул, потирая щетину: «Унылая пора, чтоб её». Вытащил «Северку», чиркнул спичкой, затянулся – дым лениво пополз к потолку. Его отражение в жестяной пепельнице – угловатое лицо, мешки под глазами, седина в волосах – выглядело так же паршиво, как этот день. Конец октября дышал ледяным ветром, проникающим в щели рам, напоминая о скорой зиме.
– Унылая пора! Очей очарование! – саркастично хмыкнул Щетинин. – Черт бы ее подрал
Он снял промокший плащ с угловатых плечей, бросил его на вешалку, которая слегка качнулась, угрожая рухнуть. Снял шляпу, обнажая темные спутанные волосы с пробивающейся сединой, что пробивалась серыми нитями. Затем привычным движением раскрыл верхний ящик стола, достал початую пачку “Северка” и, щёлкнув спичкой, со вкусом затянулся. Щетинин выдохнул дым, глядя на свои руки – жилистые, с пожелтевшими от табака пальцами. Лицо, что отражалось в жестяной пепельнице, было угловатым, с глубокими морщинами у глаз и седеющей щетиной, что покрывала впалые щёки. Среднего роста, в поношенном сюртуке, он выглядел так же устало, как эта контора.
Тяжёлый смрад висел в затхлом пространстве, словно дыхание склепа, сливаясь с чернотой, что притаилась в углах, как непробудный сон. Мужчина скользнул взглядом по стрелкам часов. Рабочий день. Ещё одна капля в море безысходности.
Над столом криво висела карта Петербурга, изрядно потрёпанная. Её углы были намазаны клеем, липким и бесполезным, и всё равно сворачивались. В центре карты темнели жирные пятна от пальцев. В нескольких местах карту кто-то проткнул булавками, отмечая важные точки, но теперь она выглядела скорее как память о старых делах, чем как инструмент.
