В купе было душно. Михаил Вячеславович за ночь дважды ходил к проводнице, чтобы попросить снизить температуру. Но не успевал заснуть, как снова покрывался липким потом. Еще этот невыносимый храп. Как же они терпят такую духоту на верхних полках? Надо было все-таки ехать на Сапсане. Если б он не был застигнут врасплох дурной вестью, возможно, так бы и поступил. Но Михаил Вячеславович настолько был ошеломлен, что просто не знал, что ему делать, поэтому и выбрал ночной поезд, чтобы к утру оказаться в Москве.
В темноте он нащупал ногами тапочки, вытер лоб и окладистую бородку полотенцем, пригладил седеющие вихры и вышел из купе, приоткрыв дверь для проветривания. Щурясь от света, побрел по коридору, деликатно постучал. Проводница спросонья выслушала очередные его претензии и мягко пояснила, что не может разорваться между прихотями пассажиров. «Одному холодно, а другому жарко – вы уж договоритесь как-нибудь между собой!» Но, не устояв перед интеллигентной настойчивостью довольно интересного, статного, хоть и немного грузного, мужчины, все же пошла ему навстречу. Он немного потоптался перед окном, глядя на мелькающие косые полосы снега, и, покачиваясь, побрел в эту душегубку. Под перегар и дружный храп попутчиков, он подумал, а вдруг у него разовьется клаустрофобия на шестом десятке, или она у него уже есть, просто он никогда не замечал? Михаил Вячеславович предпочитал самолеты, хоть они и были зависимы от погодных условий. Но, несмотря на суету в аэропорту и некоторые страхи, в них было достаточно комфортно, светло и просторно, если выбирать места подороже. А нежелательное соседство было не таким продолжительным и утомительным.
«Надо было брать смешанное купе», – подумал он, хоть и испытывал определенные неудобства в женском обществе, особенно когда оно было чрезмерно навязчивым. Прожив до сорока лет с мамой, до переезда в Санкт-Петербург, и более десяти лет один, он так и не встретил женщину, с которой захотел бы связать свое будущее. Занимаясь переводами с французского, Михаил Вячеславович отдавал предпочтение 19 веку, особенно эпистолярному жанру, и немудрено, что идеалы женской красоты и добродетели он находил именно там. Увы, современные женщины, при всем желании, не могли приблизиться к ним, несмотря на все свои достоинства. Может быть, он просто никогда не любил? Мама переживала, что оставит его одного на этом свете, и всячески убеждала, что пора уже перенестись из эпохи Николая 1 и его потомков и спуститься на землю, очнуться от грез и внимательно посмотреть по сторонам. Если уж ему так дорога французская речь, она согласна и на парижанку, лишь бы понянчить внуков.
