Вереница комбайнов, возможно, уже прибыла к месту назначения, тогда как мы не преодолели и половины пути и снова остановились на трассе. Мне неизвестно, как распределяли комбайны между мастерами в этом сезоне, тянули ли они жребий или решали по знакомству, но нам достался, пожалуй, самый поношенный экземпляр, который вообще не стоило выпускать в поля.
Где-то на протяжении месяца с самого утра до позднего вечера мастер и я занимались его восстановлением в гаражах. Помимо стандартного технического обслуживания, которое включало проверку и заправку смазок, смену ремней, направляющих пальцев и сегментов резцов на косилке, у нас плохо заводился двигатель, отсутствовало стекло в двери, и находилось бесконечное «что-то ещё» по мелочам. Этот комбайн, похоже, пережил не один сезон, а два или три, причём без особого ухода. Непонятно, как его вообще допустили к работе.
Виталик, однако, был вдохновлён, когда перед ним предстал металлический великан красновато-рыжего цвета с классической белой надписью "Нива" на проржавевшем зерновом бункере. Всё, что случалось с комбайном, казалось, не могло его разочаровать. Я же не разделял этот восторг – для меня каждый день практики был пыткой. Всё происходящее было полной противоположностью тому, чем я хотел заниматься в свои двадцать с небольшим лет.
Сначала ты стараешься не испачкаться в солидоле или грязи, бережёшь одежду, обувь. Но очень быстро понимаешь, что это бесполезно. И даже мыть руки или умываться в течение рабочего дня нет смысла. С первой секунды каждого утра я мечтал, чтобы день поскорее закончился. Вставали мы в шесть утра, а работали до десяти – одиннадцати ночи. Но, несмотря на это, я всё равно, хотя бы на час, приходил в гараж сразу после практики, чтобы хоть немного порепетировать. Товарищи говорили обо мне, что только зубы оставались белыми, а одежда напоминала старый матрас, покрытый пылью. Ударишь по нему, и сразу окажешься в облаке пыли.
