Мама споласкивает тарелку и сует мне в руку.
– Неблагодарная мразь. Я тебя родила!
– Да, мам, – стараюсь не смотреть на нее. Все, момент упущен, теперь не уйти, придется потерпеть.
– Не хами мне! Ишь! Разбаловалась! Хамит, ты смотри на нее! Что, мужика завела, и теперь говорить научилась?! Что, думаешь, если какой-то забулдыга по пьяни тебя трахнул случайно, так все? Теперь ты взрослая? Нужна что ли кому-то?
– …
– Никому ты, дура, не нужна! Я твоя мать! Я обречена всегда тебя любить – такова доля материнская. А мужик это что? Тьфу!.. – тарелка ополаскивается ее мягкими руками и передается в мои, жесткие, сухие, не по возрасту морщинистые. – Тьфу, ты меня слышишь? Говно они на палке! Им сунуть надо и выблядка тебе заделать! А тебе потом рожать! Растить! Жизнь свою губить. Моя жизнь загублена, этого мало?
– …
– Молодая потому что, – произносит она, как будто саму себя убеждая. – Ну это ничего. Мама позаботится. Тебе учиться надо. У тебя аспирантура впереди. Ты у меня ума-то небольшого, держаться нужно покрепче за аспирантуру, раз так повезло. Мама уже позаботилась. Кто-то же должен с мозгами быть.
Я замираю и поднимаю на нее взгляд.
– В смысле ты позаботилась? – срывается с моих губ, я не успеваю схватить слова и затолкать их обратно в глотку.
Губы, и без того тонкие, поджимаются в тонкую упрямую щель. Взгляд черствеет, леденеет и сбивается в кучу. Она что-то сделала. И она уверена, что это единственно верное решение.
– Что ты сделала, мама? – неожиданно для себя шепчу я. А сердечко у меня сжимается в изюмину. Макс он… он настоящий. Кто меня за язык-то дернул вообще ей проговориться!?…
– Что надо, то и сделала, – подозрительно спокойно произносит мать. Нет. Сейчас начнется та часть, где она меня жалеет и поглаживает, убеждая, что жизнь ужасна и она вынуждена была меня спасти. Снова. Нет. – Тебе учиться надо. А мудаку твоему в армии только лучше будет.
– Нет.
– Ну, поплачь-поплачь мне еще, – бурчит и хмурится. – Мать-то она дура, конечно. Вы все лучше знаете, как жить надо… А потом собирай вас по канавам из-под наркоманов….
– Знаешь, мам…
– Ну что? – с вызовом. С таким вызовом! Поворачивается. Полотенцем о столешницу, с обидой, с досадой. Рука в боку, глаза, такие оскорбленные, ввинчиваются прямо в лицо. Бледно-бирюзовые и зрачки малюсенькие, точечкой. На смуглой красивой коже, конечно, эффектно, но…
