Сельбрун, Крон
Двадцать седьмой день Матира, год 1489 с.д.п.
Путешествие заняло чуть больше недели, но Киллиан Харт мог поклясться, что прошла целая вечность. Ни одна поездка в жизни так не изматывала его, как эта. Он попеременно чувствовал себя то слишком уставшим, то слишком слабым. И только природное упрямство и нежелание ударить в грязь лицом перед раздражающе бодрым Бенедиктом Колером не позволяли ему высказать ни слова жалобы.
Восемь дней подряд изнурительная скачка чередовалась с фехтовальными тренировками, а короткие передышки расходовались лишь на сон и еду.
Леса сменялись небольшими городами и селениями, одинаковые разговоры со стражниками у ворот коварно запутывали Киллиана во времени и вселяли в него ощущение беспомощности. Он толком не запоминал городов, рассеянно оглядывался вокруг, проезжая по улицам, и пытался изгнать из головы навязчивую мысль об отдыхе в каком-нибудь уютном трактире. Эта мысль уходила и сменялась унынием, только когда путники покидали пределы города и вновь попадали на тракт. А через какое-то время все повторялось.
Новый город и новое объяснение со стражниками.
Киллиан в эти разговоры не вступал, его куда больше занимали размышления о том, как побороть собственную усталость и не потерять уважение наставника.
Из раздумий его вырвал облегченный вздох Бенедикта, который прозвучал непривычно громко, стоило им пересечь очередные городские ворота. Киллиан встрепенулся и посмотрел на Бенедикта. Тот выглядел вымотанным и больше не понукал свою лошадь. Он несколько раз потер поясницу и болезненно поморщился. Киллиан не мог взять в толк: всю дорогу Бенедикт казался бодрым… У него только сейчас кончились силы, или в пути он не позволял себе показать слабость? Так или иначе, теперь было видно, что спешная поездка из Олсада в Сельбрун истощила его.
Это немного подняло Киллиану настроение, заставив чувствовать себя не таким слабым на фоне великого палача Арреды. Стараясь спрятать улыбку, он отвел взгляд в сторону и только теперь понял, что мучительная скачка завершилась: они добрались до Сельбруна.
– Наконец-то, – прошептал Киллиан. Интонация выдала его с потрохами, и он напряженно распрямил плечи, надеясь, что Бенедикт не услышал его. В шею, простуженную во время одной из ночевок в холодном осеннем лесу, словно вогнали спицу, и Киллиан тихо крякнул от боли, тут же стиснув зубы.