– Диана… Диана, Диана, – зовёт меня всё тот же голос. – Диана…
Всё тот же, что и раньше: ни женский, ни мужской, чей-то молодой. Он зовёт меня каждую ночь, стоит мне закрыть глаза. Он звенит над моим ухом, он рядом со мной, его призрачные руки касаются плеча, но, когда я подрываюсь и кричу, никого нет.
Сердце, как таракан, спешит cпрятаться туда, где темнее, где свет далёкого голоса, такого живого, настоящего, не из сна, из реальности не достанет его. Не коснётся лучами сомнения.
Я осматриваю комнату: никого, ничего. Но запуганное сознание шепчет, что он там, этот голос, под щелью между шкафом и полом, в углу между шкафом и столом, за комьями пыли, которые прячутся в веретене проводов, за дверью, с другой стороны. Потом затечёт. Это же голос, а не человек – он может принять любую форму. И этой формой коснуться меня, только я лягу обратно и закрою глаза.
***
Утром сталкиваюсь со Стёпой в ванной, он грязно чистит зубы, но упорно, до кровоточащих дёсен.
– Ты опять орала, – говорит с претензией он, выплёвывая белую пеню в красных разводах.
– Не орала.
– А то я не слышал! – Он толкает меня слабо ладонью. – Из-за вас, блин, совсем спать не получается! Мама вечно до ночи на кухне чем-то бренчит, ты орёшь, хотя бы папа как мёртвый спит!
– Ну чё ты начинаешь? – злюсь я. – Кошмар приснился, и всё.
– Да они тебе постоянно снятся! А я из-за этого спать не могу! – Стёпа моет с остервенением лицо и разливает воду по полу. Сам уходит, а мне оставляет уборку.
Классный младший брат. Будто я специально себе включаю ночью кошмары. Мне нравится кричать и просыпаться, нравится, как меня зовут, а я и пошевелиться не могу, пока не вырвусь из сна единственным способом – своим собственным голосом.
Придурок.
Я беру тряпку и вытираю кафель, только потом мою руки и чищу зубы.
На кухонном столе ожидает завтрак от мамы, которая «постоянно чем-то бренчит». По ней и не скажешь, что она не спит до полуночи, всегда свежая, при параде.
– Диана, доброе утро! – Она подлетает ко мне, целует в висок и садится рядом с папой.
Ощущение, будто это папа до утра бренчит посудой. У себя в голове. Сколько его помню, у него всегда был такой вид: мешки под глазами, почти чёрные синяки, которые на его коже вытатуировал непривередливый мастер, а сам размятый, как сквиш. Стёпа не знает, но папа уже несколько лет пьёт снотворные, поэтому так хорошо спит. Возможно, когда-то он, как я, кричал во сне, а может, просто подолгу не мог заснуть.
