В то облаянное дворнягами утро я стоял на балконе, зная, что вечер пятницы и утро субботы, и целое воскресенье я проведу за хоккеем, результат которого не устроит меня, особенно когда дело дойдет до «Ред Уингз». Можно было бы начать делать ставки против них, но тогда с этого момента они начали бы выигрывать. Так всегда бывает. Впрочем, меньше всего меня должны беспокоить трудности спортивных команд.
На одной из опустевших и блеклых улиц громадного города еще не светало, и свирепому ветру удавалось сминать сонные физиономии лишь двух-трех прохожих. Тут мне почему-то вспомнилась песенка из кинофильма. А я иду, шагаю по Москве, и я не знаю, сколько еще смогу пройти. Каждый планирует сам, полагаю я.
Курилка, самостоятельно основанная сотрудниками на балконе одного из этажей офиса почтеннейшей банковской конторы, в которой я работаю, каким-то образом всю историю здания протягивала свою соседскую руку худенькой сиротке-яблоне по ближнюю сторону дороги. Должно быть, это была одна из тех маленьких шуток природы, которые мы просто оставляем без внимания и проглатываем.
Эта яблоня уставилась на меня с весьма плаксивым взглядом. Ее хиленькие ветки беспокойно стучались снизу, а свист птиц рассеивался в воздухе так же быстро, как сменялись фигуры людей на балконе, способном уместить годовой запас дымовых гранат известных военных деятелей с винтовками M16 и их заклятых врагов с автоматами Калашникова. Привет, такая напрасная отсылка нового времени.
На улице похолодало. Пришлось выйти в своем черном пальто, которое уже изрядно потрепалось, но никто на это еще не указывал, поэтому сам я не захотел его менять. Привычку носить пальто я когда-то подсмотрел у детективов в стареньких фильмах.
Чтобы занять себя во время курения, я попытался подумать о том, как мы стали такими мелочными, и я тоже стал мелочным и, например, начал пытаться излагать свои мысли для кого-то, а не для себя. В своем амбициозном размышлении я не продвинулся дальше того, что череда неудач, которая связана с иллюзорными планами всякого многострадального человека, заставляет его все чаще оглядываться и прислушиваться к мнению окружения – единственному существующему без определенной экзистенциальной тяготы. Но в тебя никто не верит. Запомни это раз и навсегда: в тебя никто не верит. И пока мы по отдельности так и будем рушиться и исчезать на дне этой ноющей тьмы, подобно бледному пеплу, какие-то люди будут всегда служить для нас последними путеводными звездами.