Сквозь зеркало языка. Почему на других языках мир выглядит иначе. Гай Дойчер. Саммари

Оригинальное название:

Through the Language Glass: Why the World Looks Different in Other Languages

Автор:

Guy Deutscher

www.smartreading.ru

«Карл V, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».

Это витиеватое высказывание Михаила Ломоносова – больше чем комплимент родному языку. Попытаемся вникнуть в логику императора-полиглота. Почему испанский годится для молитвы, а итальянский – для куртуазных бесед? Что именно делает эти языки особенно подходящими для таких целей? Верно ли, что на одном языке не выразить того, что с легкостью выразишь на другом?

Дело не только в ощущениях отдельно взятого человека. Родной язык мы принимаем как должное, ко всем остальным имеем массу вопросов. Как китайцы ухитряются понимать друг друга, обходясь без падежей? Не странно ли, что во многих языках есть всего три слова для обозначения цвета – черный, белый, а на третьем месте обязательно красный и никакой другой? Чем это объясняется? А если для русских, в отличие от американцев, небо не только синее, но и голубое, правда ли, что мы не только иначе называем, но и иначе видим эти оттенки?

Это не праздные вопросы. Язык – пограничная область между природой и культурой, и часто это сумеречная зона. Язык не только помогает нам выразить (или скрыть) мысли, но, кажется, иногда определяет их ход.

Именно этому противоречию посвящена книга Гая Дойчера. И начинает он ее… с рассуждений о том, какого цвета море. Казалось бы, все мы должны видеть его одинаково, полагаясь на свое зрение. И называть тоже. Не тут-то было.

Уильям Гладстон (1809–1898) был видным политиком, много лет занимал пост премьер-министра Великобритании. Но не меньше политических дебатов он любил поэмы Гомера. Разнообразные тексты Гладстона о великом древнегреческом поэте составили ни много ни мало три тома. Внимательный читатель подверг «Илиаду» и «Одиссею» самому дотошному разбору. И обнаружил странность, которая оказалась важна отнюдь не только поклонникам классической филологии.