Я сижу в кресле самолета. Он летит неизвестно куда, и это сущая правда, потому что прошло уже три часа, как мы поднялись в воздух, а пилот так и не назвал место моего назначения. На аэродроме меня просто усадили в самолет, ничего не объясняя и даже не разговаривая. Я надеялся, что пилот мне все разъяснит, но он только отпускал куцые недовольные слова и явно не хотел разговаривать. А может быть, ему приказали.
Я перегибаюсь через подлокотник, высовываюсь в проход между кресел и смотрю вперед, в кабину пилота. В открытом прямоугольнике стены-перегородки виднеется часть приборной доски, густо усеянная разнообразными светящимися циферблатами, и лобовое стекло, на которое налетают и соскальзывают облака – белые, невесомые, пушистые. По резиновому коврику, срезанный краем проема, ритмично притоптывает лакированный носок желтой туфли. Пилот, очевидно, снова напевает что-то из Моцарта и при этом невообразимо фальшивит. Мне становится скучно, я откидываюсь на спинку кресла и фиксирую все, что попадает в поле зрения.
А в поле зрения попадает масса разных вещей. Красные кресла в два ряда, между которыми лежит выцветшая красная дорожка с зелеными полями. Довольно унылые выгнутые стены с неопределенным орнаментом и ряды круглых иллюминаторов по бокам, через которые в салон рвется ослепительно-яркий свет. Если прижаться лицом к холодному окну и посмотреть чуть-чуть назад, то можно увидеть огромное серое крыло с покачивающимся концом, толстую выпуклость двигателя, сверкающий и прозрачный диск пропеллера. От двигателей по всей машине расходится низкий гул и дрожь, словно самолет в самом деле озяб на такой высоте и покрылся пупырышками заклепок.
Крыло на секунду растворяется в облаке, и вдруг мы выскакиваем на чистое пространство. Я с сомнением смотрю вниз, на пейзаж под самолетом, и мне становится нехорошо. Там до самого горизонта расстилается чистая бескрайняя простыня снежной равнины, причем на относительно малой высоте, потому что хорошо видно, как назад отползают острые складки и бугры ледяных наростов и синеватые тени. Такое впечатление, как будто самолет идет на посадку и вот-вот приземлится. Видно даже распятую тень самолета, прыгающую на неровностях. Но меня пугает не момент скорого приземления и не отсутствие в пределах видимости более менее ровной площадки, а снег, абсолютно реальный и сверкающий на солнце мириадами алмазных игл. Он совершенно здесь невозможен, потому что на аэродроме ровно три часа назад моросил мерзкий осенний дождь и один из сопровождающих, помню, заметил, какая мерзопакостная погода стоит вот уже месяц.
