Абьюз – необязательно побои, обзывательства и разбитая посуда. Есть много других, не сразу заметных, а иногда и вовсе скрытых проявлений, которые ранят сильнее, потому что не заживают никогда и отравляют вам жизнь и после многих лет. Скрытое насилие – унижение вас перед друзьями, угрозы рассказать ваш секрет и собственно выставление его напоказ, сплетни, подковерная игра в треугольник Карпмана, презрительные замечания, обидные клички, отвержение, угрозы физической расправы и шантаж, клевета.
Ваши друзья и семья могут умышленно не замечать этого, потому что в статусе кво вы – раненое животное, а с ним легко справиться. Многим нравится их маленькая власть. Хотя не все вокруг такие злодеи – некоторые и правда ничего не видят. Но от этого ничуть не легче.
Сколько из них превращают еду, чья миссия – объединять, в отраву, которая не выводится ни с мочой, ни с потом. Этот яд потом лежит камнем, неподъемным грузом на плечах, на сердце, вызывая горькие трудные слезы, которые не приносят облегчения.Сколько горьких слов произносится за кухонными столами?
Отец сидел сбоку и, как обычно, рассказывал о себе, а мне удавалось только вставить «ага» и «угу». Это уже не огорчало, как раньше, не сердило. Я почти не слушала. Думала, смогу ли решиться в этот раз поднять вопрос или снова промолчу. Нужно ли? Сколько раз я мысленно проговаривала этот диалог, и каждый раз ком в горле вставал, слезы застилали глаза. Получится ли у меня донести свою боль и несправедливость брошенных мне в лицо двадцать три года назад обвинений?
Остапыч был прекрасным дедушкой. Сколько я себя помню, он всегда был моим поклонником: считал меня умницей и красавицей. В отличии от всего остального семейства. Мать пребывала в полной уверенности, что я страшненькая. Дед и сам в молодости был редким красавцем. На Ланового очень походил, мы даже искали в его биографии, вдруг как-то связаны. Не нашли родства. Но кто знает…
Даже в пожилом возрасте он был высокий, худой и внушительный. Или мне так казалось. Особенно это бросалось в глаза рядом с бабушкой, которая ростом не отличалась и была округлой. Меня назвали в ее честь.
Дед. Кстати, никто из нас никогда не звал его дедушкой, только дед.
Я хорошо его помню в те 20 лет, что он был в моей жизни. Густые брови, правильные черты. Он родился на Украине, в деревне. Из троих детей его матери в живых остался только он: старший брат Василий погиб в Великой Отечественной, а сестра Маруся умерла от голода еще ребенком. Собственно, почти вся семья от голода погибла. Сам он часто рассказывал, как умер отец: все были истощены. Но однажды, местный священник (“поп”), желая сделать доброе дело, накормил отца где-то добытой свининой. Вдоволь накормил. Отец умер в тот же день. Сытый лег под куст и больше не проснулся. Сам дед от цинги потерял все зубы, поэтому носил вставную челюсть. У нас маленьких это вызывало благоговейное удивление.
