Глава 1. Всё путём
Тракт пролегал по лесу как-то коряво. Из-за сильнейшего половодья, размывшего старую дорогу и превратившего её в тряскую болотистую хлябь, торговые караваны вынуждены были искать объездные пути. Кто-то уходил на запад к узким обрывистым тропам Сагеттарских круч*, кто-то выбирал северо-западный водный путь по Хладени*, а всякие бесбашенные навроде Яровита пёрли напрямик через Смурный лес*. Яровит был отчаянно смел, частенько слегка хмелён. И одноглаз. Под стать себе купец и ватагу набрал. Две дюжины молодцов верхами сопровождали многочисленные ценные товары Яровита – охраняли. А торговал Яровит травой. Его отец, отец его отца и дед его деда тоже торговали травой – это было трёхвековое семейное дело. В огромных тюках была трава, в тючках поменьше и совсем крохотных свёрточках тоже была она. Целебень-трава* растёт по-разному и собирается в разное время и разными сборщиками, поэтому ценность её тоже измеряется не одинаково. Выглядит же целебень-трава обыкновенно: буро-зелёные сухие веточки с крохотными сморщенными соцветиями-колючками совершенно лишены листьев. Листья не котируются, к весу не идут, а посему на сортировке и фасовке сразу обрываются и перемалываются на заварку. Бар заварки стоит десять серебряных монет, за кем самой бросовой целебень-травы дают сто золотых. Щепоть травы с Ведьминых болот, собранной жрицей-девственницей из-под жертвенного трупа в тринадцатую ночь от затменной луны, стоит три тысячи золотом или три геммы. Одна гемма – одна тысяча золотом. В год десятник Яровитовой ватаги получает за службу две тысячи серебром, рядовой боец – тыщу-полторы. И Яровит держит в cкладене пять гемм, а за лучшую кобылицу в его табуне намедни торговали двадцать пять монет. Конечно, простой мужик-сермяжник в базарный день мог себе присмотреть вполне приличную клячонку и за пять серебряков, но дороговизна столичной жизни, ни в какое сравнение не идущая с деревенскими мерками, из весны в весну гонит торговые караваны по трактам большим и малым, более-менее людным и совершенно пустынным – таким, как этот.
– Ёлкин пень, не нравится мне всё это, – яростно смахивая со лба крупные капли пота, цедит сквозь зубы Яровит. – Мошка, тварь, и та сгинула. Тишина, как в склепе.
– Чё, хозяин, доводилось что ли бывать в склепе-то? – кривую ухмылку десятника Стыпеня от одного хозяйского взгляда вмиг стёрло.
