Машину резко подкидывает на ухабе. Немудрено: дорога разбухла и потрескалась от подступающего леса. С заднего сиденья раздается ледяной металлический лязг.
Мишаня машинально оборачивается на звук. На сиденье, поймав уголок желтого солнечного луча, поблескивает что-то стальное. Это ствол ружья высунул свою узкую злую морду из-под Мишаниного детского одеялка. Если от вида оружия Мишане и становится страшно, он этого никак не показывает, только поворачивается и упирается взглядом обратно в петляющую лесную дорогу.
А машина у Петьки и правда классная, не соврал, думает Мишаня, поерзав на кожаном сиденье. В ней даже пахнет особенно, фабричным полиролем, как будто в салоне кто-то всю ночь фруктовую жвачку жевал. Мишане редко доводится прикасаться к чему-то вот такому, совершенно новому, он вечно все за всеми донашивает, поэтому сейчас его переполняет особенное чувство, как на Новый год. Хотя уже давно, с того времени как закрылся завод и уехал отец, никаких особенных подарков ему никто не дарит. Рука сама тянется к разноцветным огонькам приборной панели.
– Куда! – Петька прихлопывает его по ладони сверху, но не больно, а так, для порядка, чтоб он не забывал, кто здесь хозяин. – Небось, пальцы-то жирные все.
Мишаня растопыривает перед собой пятерню, тщательно, со всех сторон осматривает каждый палец, потом на всякий случай трет о штанину.
– Чистые. Смотри! Я радио включу, можно?
Старший брат кидает на него быстрый взгляд, щурясь от косых лучей солнца, которые то и дело, как выстрелы, пробиваются сквозь толщу стволов по обочинам дороги.
– Можно, только осторожно.
Мишаня тянется к панели.
– Думаю, ничего ты не поймаешь, слишком близко к границе, тут глушат все.
Но Мишане нравится искать, продираясь сквозь белый шум, который будто бы идет от верхушек вековых елей, смыкающихся над ломаной линией дороги.
