Снова этот дом. Панельный, серый. Длинный – на пять подъездов. Возле них лебеди из шин, под окнами – покрышечные клумбы-бархатцы. С торца – кривой тополь в форме буквы «Ч». На детской площадке – две лавочки друг напротив друга и ржавые качели.
Качели скрипели. Скамейки противно кусались занозами. А в последнем подъезде парила труба.
Гога так часто видел этот дом, что знал даже то, что на ощупь его панели шершавые и прохладные. Но видел только во сне. Наяву – никогда.
Обычно двор был безлюдным. Иногда появлялись силуэты – на лавочках, на качелях – но, когда он подходил, они рассеивались.
Но сегодня Гога не был одинок.
На качелях не силуэт – человек. Девушка. Оранжевая футболка и черный хвост, такой длинный, что его кончик завернулся за ремень джинсов. Она раскачивалась, отталкиваясь одной ногой.
«Сейчас исчезнет», – думал Гога, подходя ближе.
Фигура оставалась плотной.
«Она напугается, когда я подойду».
Но губы вдруг сложились и сделали невозможное.
– Эй, – четко произнесли они.
Белый кроссовок уперся в землю. Качели остановились. Девушка обернулась. Лицо в веснушках, брови, и глаза, и губы – светлые. Если бы не черный хвост, была бы как с картин Ренессанса из альбома, что остался Гоге от отца.
– Привет, – сказала она.
И улыбнулась. Превратилась не в красавицу, нет: гораздо лучше. От нее исходили свет и тепло. Показалось, что они знакомы тысячу лет, хотя Гога не сомневался, что никогда ее не встречал.
«Ты хорошенькая», – захотелось сказать. На то ведь это и сон: в жизни Гога и не мог говорить, и не бы решился на такое признание.
Но он не сказал. Не застеснялся – проснулся: твердая рука тетки теребила его за плечо. Как невовремя! Он сморщился и засунул голову под подушку, но та же самая рука ее скинула и продолжила тормошить.
И все же было радостно, как будто бы Гога встретил эту девушку в жизни, а не во сне. Умываясь, он увидел в зеркале, что улыбается.
Тетка поставила перед ним тарелку. Яичница оказалась недосоленной.
– Жуй живее! Меня точно накажут, если снова опоздаю, – тетка широко открывала рот. – Как представлю, что в следующем году опять будем вставать в шесть утра и через весь город ездить в твой интернат…
Тетка, похоже, себя им пугала. Не могла смириться, что решила отступить после стольких лет? Сам-то Гога только рад вернуться в мир тишины. Потому и разбитый слуховой аппарат – второй за два года – его огорчал далеко не так, как ее.
