― Нет, и не упрашивайте, не стану! ― майор Лозанюк решительно провел рукой горизонтально полу на уровне собственного живота.
Потом рука на секунду зависла, Лозанюк махнул ей, сказал:
– Эх! Ну, разве только пригублю, чуток.
Взял большим и средним пальцами граненый стакан, наполненный доверху коньяком, оттопырил мизинец, поднес все это к губам и замер.
Локоть ушел в сторону, часть руки от кисти до локтя вытянулась параллельно столешнице, загруженной снедью. Маленький, в его ручище двухсот пятидесятиграммовый стакан блеснул донышком с ни кем не читаемой выдавленной в стекле надписью и был аккуратно поставлен рядом с тарелкой холодца.
– Прохладненький, ― сообщил он Егору Тимофеевичу.
Тот кивнул, выпил и поставил свою стопку рядом с майорской. По запотевшим граням потекли капельки. Стакан и стопка как будто копировали обличие майора и хозяина. Грузного и высокого зам. начальника военкомата и мелковатого главного инженера рыбозавода Коростелева.
– Григорий … ― начала говорить жена хозяина.
– Степанович. – Подсказал майор.
– Закусывайте, – жена вздохнула – Григорий Степанович, на здоровье.
– Благодарствуйте, ― сказал зам. военком, но остался стоять.
– Присаживайтесь, пожалуйста, ― снова затараторила женщина.
Майор крякнул, вздохнул, присел на стул. Тот скрипнул и замолк. Замолкли все за столом.
–Так говорите, прибаливает сынок? ― сказал зам райвоенкома.
Жена пожала плечами, глянула на мужа и промолчала.
Егор Тимофеевич покраснел.
– Лечение нынче сложно. Хороших врачей мало. Они дорогого стоят, ― продолжил майор, поддел вилкой кусок холодца, плюхнул на свою тарелку, а оттуда переправил в рот. – По себе знаю.
– Сколько? ― тут же влезла хозяйка.
Майор укоризненно поглядел на хозяина и покачал головой.
Егор Тимофеевич тоже покачал головой и сказал?
– Катя, ты бы поглядела на кухне, как бы мясо не подгорело.
Та закивала головой и, пятясь, чтобы не повернуться к гостю спиной, оставила мужчин вдвоем.
– Распустил ты её, ― сказал Григорий и показал пальцем на дверной проем.
Хозяин согласно вздохнул. Разлил коньяк, они чокнулись. Выпили. Потом еще раз.
– Хотя в оправданье тебе могу сказать, что моя такая же гадюка. Представляешь, ― Григорий от нахлынувшего возмущения развел руки в стороны, ― Три года назад возвращаюсь я из госпиталя, а эта гадюка поняла, что денег особых нет, скривила тоненькие свои губёшки и говорит: «Другие из горячих точек с деньгами возвращаются, а ты только со шрамами».