Лежа в кромешной тьме, вдыхая запах лакированного дерева и новенького, среднего качества шелка, в этой звенящей тишине Сергей Вольский был оглушен одной простой мыслью: какого лешего он тут делает?!
Похоронили его скромно. Прощальная речь была сдержанной и краткой и вызвала в нем самом скорее усмешку, чем жалость к себе. Зазвонил мобильный. Он дернулся, чтобы встать, но только ударился лбом о потолок гроба. Сергей любил разговаривать по мобильному, меряя пространство ногами, где бы он ни находился. В такие моменты Ольга его называла «бешеный койот в загоне».
– Ты чего мечешься, сядь, поговори нормально! – удивлялась она. Милая, в силу своей милоты ты не понимала, не видела всю мою скотскую ленивую натуру. Мне, чтобы ответить кому-то, особенно с незнакомого номера, а таковых, особенно среди новых клиентов, было множество, нужно было себя разогнать, чтоб «быть на энергии», «на драйве», «включенным» – так все они пишут в своих отзывах… Но ни черта подобного! Это профессиональная маска, поддерживать которую с каждым годом становится все сложнее.
Я боюсь людей! Да, сука, я боюсь людей, но работаю с ними каждый день в очень тесном контакте. В таком же тесном, как этот гроб. Хотя если подумать, то здесь не так уж и плохо. Я же давно мечтал о покое, отдохнуть… Из глубин его существа поднялся какой-то судорожный, незнакомый ему прежде смех, он смеялся и смеялся, не в силах остановить это, словно икоту.
Однажды, много лет назад, он встретил отшельника высоко в горах. Разговорились. Тот спросил его:
– Что тебя так тревожит?
– Я устал от людей. Их очень много в моей жизни, и всем что-то от меня нужно, – ответил Сергей.
Старик спокойно сказал:
– Оставайся со мной. – И указал на пещеру, в которой, уйдя от людей, прожил последние 25 лет в полном одиночестве. Вольский почувствовал, как где-то внизу живота, почти в паху, родился страх и ледяной волной стал подниматься по позвоночнику. Ему стало трудно дышать.
– Но тогда мы возненавидим друг друга: я нарушу ваше одиночество, а для меня всех окружающих людей замените вы! – выкрутился Сергей. Отшельник улыбнулся.
Именно это внутреннее противоречие – боязнь людей и боязнь забвения – вырывалось из его груди неистовым и неуместным смехом. Он хохотал во весь голос, всем своим существом, словно стараясь восполнить, догнать весь упущенный смех прожитой жизни. «А что, если сейчас по кладбищу идет какая-нибудь старушка? Как же она должна припустить от страха, услышав смех, доносящийся из-под земли», – внезапно подумал он и захохотал с еще большим запалом. Однако тут же в его испуганный мозг ввинтилась новая стихийная мысль: если он продолжит смеяться, кислород закончится слишком быстро. По спине пробежали неприятные мурашки. В критические моменты сознание Вольского как будто расщеплялось надвое: одна половина его существа проживала реальный трэш, другая – наблюдала за всем этим со стороны. Такое умение Сергей выработал у себя отчасти сам. Это не позволяло ему скатиться по максимуму в негативные эмоции, но в то же время мешало яркому проживанию позитива. Вольский словно избегал крайностей, предпочитая нейтральную середину. Кто-то мог бы назвать это здравым смыслом, он же именовал осознанностью.
