Патологоанатом Григорий стянул со звонким и смачным звуком резиновые перчатки, кивнул на раскрытый труп:
– Ладно, я пошел. Ты давай, зашивай девчулю и красоту наводи.
Санитар Руслан оставался в ночную смену, так что у него была вся ночь впереди, чтобы подготовить тело к приезду родственников на следующий день.
«Девчуле» Марине, расположившейся на секционном столе, было несколько за пятьдесят. Вообще-то тел было два – по соседству лежала ее сестра Алина. И патологоанатом, и санитар видели этаких клиентов в морге впервые – женщины были сиамскими близнецами. Срослись они в районе грудной клетки, и Руслан уже знал их историю: когда-то в далекой юности врачи планировали им операцию, но, в конце концов, отказались от такой идеи. Сердце у девчушек по сути было одно на двоих и располагалось в груди Марины, и именно оно качало кровь для обеих. У Алины же в грудной клетке судорожно сокращался какой-то сосудистый комок, но его одного было недостаточно, чтобы жить. Рыжий веселый веснушчатый патолог Григорий рассказал санитару морга, что умерли сестренки не сразу, первой скончалась от инсульта Алина. Марина же вообще не поняла, что происходит, и когда звонила тетке, которая за ними присматривала, просто сказала, что «Алинка что-то постоянно спит». Тетка тоже не особо встревожилась, а когда пришла к племянницам, было уже поздно – организм сестры основательно накачал тело Марины ядами от распада тканей. Впрочем, как сказал Григорий, ее все равно бы не спасли, такая операция требовала многих дней подготовки и планирования, а там счет шел на часы и даже на минуты. Марина умерла в больнице, умерла страшно, в тяжелейшей агонии, и врачи почти ничего не могли сделать. Руслан попытался представить, что чувствовала Марина, соединенная, как каторжник цепью, с сестрой, как бомбой замедленного действия, и содрогнулся.
Санитар достал канюли для введения формалина и канистру с этим самым формалином. Запах химии въелся в волосы санитара, слизистую носа и глотки, и теперь он почти его не замечал. Он сделал надрез на бедре Марины, вставил канюлю и принялся закачивать раствор. Руслан работал медленно, педантично, с удовольствием. Если бы несколько лет назад ему сказали, какой работой он будет заниматься, он бы с отвращением возмутился. А сейчас – ничего. Ни брезгливости, ни страха перед усопшими Руслан не испытывал. Скорее, несколько мрачное, торжественное и молчаливое уважение. Ему казалось, что в их глухой неподвижности, восковой белизне лиц есть какое-то понимание, будто в последний миг они осознали и постигли окончательную истину.
