Снегопад закончился ещё утром, перед тем, как удалось добраться до конюшен. Сейчас закатное солнце искрами пробегалось по пышным белым шапкам на ветках елей и молодых сосёнок. Ветер, и до того слабый, к вечеру вовсе стих и не торопился скидывать с деревьев сияющее убранство.
Млада срезала ещё одну сухую ветку, сунула в руки идущему следом Зорену. Выгребла из-за шиворота очередной ворох снега, обсыпавшего её с потревоженной ели. На большее, чем просто нести подготовленные для костра ветки, жрец пока не годился. Всё ещё слишком слабый, покачивающийся, как былинка на ветру. Хальвдан в очередной раз поиздевался, отправив его в помощь Младе. И никаких возражений не принял: видно, до сих пор продолжал считать себя главным. Хоть теперь их с верегом вряд ли можно было считать кметем и воеводой. С сегодняшнего утра они снова равны.
Жрец застрял где-то позади в сугробе, задержался. Млада нетерпеливо оглянулась. Невыносимо хотелось воткнуть нож Зорену в висок, но она сдерживалась. Теперь придётся путешествовать вместе ещё пёс знает сколько. Надо терпеть. Но при случае она с живого него не слезет, пока не вытащит всё про Забвение и его так называемого Хозяина.
– Не боишься, жрец, идти туда, где, наверное, уже умер твой сын? И где тебя ласково могут встретить палками и спущенными с цепей собаками? – Млада снова коротко обернулась, Зорен взял из её рук ветку.
– Чему быть, того не миновать, – пожал он плечами. – Мне в княжестве нигде не рады. В самую пору бегать по лесам, как зверь. Прятаться.
Млада хмыкнула.
– А ты и есть зверь. Причём самого поганого пошиба. Навроде крысы. Неужели тебе совсем не жаль Рогла? Он же твоя плоть и кровь.
– Какие бы я сейчас ни завёл оправдания, вы мне всё равно не поверите. Поэтому я не хочу оправдываться. И мне тяжело от того, что я так поступил с Роглом – вот, в чём правда. Но… это был не я. Это был приказ. И не знаю, как это объяснить по-другому, – Зорен остановился и поднял несколько упавших веток. – Я хотел бы снова увидеть его и попросить прощения.
– Боюсь, уже не успеешь, – Млада не удержала вздох и на мгновение опёрлась рукой о ствол ближайшей ели. – Да и гроша ломаного не стоят твои извинения.
Зорен поравнялся с ней и заглянул в лицо. Его светло-голубые глаза в лучах солнца казались почти белыми. Страшные глаза, холодные. У Рогла другие – чёрные, как земля после дождя – видно, в мать уродились. И смотрит мальчишка по-другому. А этот – отрешённо и безразлично. Будто ничего уже в этой жизни его не трогает. Насколько глубоко успело изменить жреца Забвение? И как надолго хватит его сил сопротивляться Корибуту, если всё, что о нём рассказано – правда?
